Они доносились откуда‑то из далекой дали – как будто с другой стороны горы. Или будто сквозь какую‑то стену. Кэсси позвала ее по имени. Боунз сказал:
– Поздно уже. Она теперь там, куда мы попасть не можем.
– Мы должны ее найти! – ответила Кэсси. – Я отвечаю за нее здесь. Я не могу уйти и оставить ее здесь. Она пришла ко мне за помощью – и что я наделала! Если мы не найдем ее, я не знаю, как я буду жить.
– У тебя нет выбора. Она могла пойти по тысяче тысяч путей. Она могла шагнуть во вчера. Или в завтра. Она может попасть во время, которого никогда не было или никогда не будет. Мы не можем пойти за ней. Можно всю жизнь искать ее и не найти.
Эш потрясла головой. Что он говорит? О чем это он?
Кэсси еще спорила, но голос ее то слышался, то не слышался, словно по радио, когда ищешь волну, и Эш не могла разобрать ни слова. Но она слышала Боунза:
– Все, что мы можем сделать – это вернуться и ждать. И надеяться, что она найдет дорогу домой.
Кэсси сказала что‑то, чего Эш не поняла.
– Мы будем молиться, – услышала она ответ Боунза, и его голос тоже пропал.
Эш глядела туда, откуда, как ей казалось, доносились голоса.
Ну, вот, подумала она. Доигралась.
Мурашки страха бегали по ее спине. Она хотела было шагнуть назад, но снова бросила взгляд на таинственную фигуру, сманившую ее с ее тропы. Она была почти уверена, что женщина исчезла, но та сидела теперь на поваленном ильме, и невысокие кусты орешника поднимались над ней. Она смотрела на Эш, чуть улыбаясь, и улыбка ее нехорошо напомнила Эш сумасшедшее веселье Боунза.
Вуаль закрывала лишь верхнюю часть лица женщины, ее глаза, и ниспадала по спине до самых ног. Шапочка ее была, показалось Эш, кожаной, украшенной маленькими самоцветами. Другой драгоценный камень – голубой в золотой оправе, подвешенный цепочкой к черному ремню, висел у нее под горлом. Кожа ее была бледной, очень бледной. В руке она держала гранат, хитро оплетенный серебряными ленточками.
Она была красива настолько, что захватывало дух. Такая же, какой была, как помнила Эш, ее мама.
Эш услышала где‑то внутри голос Кэсси: «Называй их маниту, эльфами или лоа – никакой разницы.»
Но эта женщина не была ее мама.
«Каждый из нас видит их по‑разному.»
Она была словно принцесса из сказок, которые мама читала ей в детстве.
«Страну эту мы видим по‑разному.»
И лес вокруг был таким же, как лес на ее родине.
«Но она всегда одна и та же.»
Все было знакомо Эш. Точно так же, как и женщина была ей знакома.
Загадочным образом все страхи Эш вдруг рассеялись. То, что она потерялась и заблудилась в этом лесу, одна‑одинешенька, вдруг перестало ее пугать. Не пугалась она и того, что что‑то опасно притягивало ее к этой женщине.
«Верь мне» – все вокруг нее дышало этим.
Кроме ее улыбки.
«Если посмеешь» – говорила эта улыбка.
Эш сделала еще шаг, и только тут заметила птиц. На поваленном ильме за спиной женщины пристроился ворон, положив голову на ее колено рядом с гранатом. А на низкой ветке с другой стороны ее сидел ястреб или сокол.
Волшебство, подумала Эш. Колдунья с волшебными птицами в заколдованном месте.
Тихий голос внутри Эш, голос Кэсси, напоминал: «Можно и ума лишиться.»
Наверное, я уже лишилась ума, подумала Эш. Абсолютно безумный вечер.
«А можно и просто не вернуться.»
А куда возвращаться? Там только тоска, одиночество и страшная черная злоба, которая живет в ней.
Здесь она не видела в себе злости.
Она видела чудеса.
Эш подошла еще поближе. Женщина подняла голову. Сквозь вуаль сверкнули глаза, но выражение их осталось неясным за завесой дымки.
– Кто ты? – снова спросила Эш.