– Вас с Мистралем видело много глаз. Слухи всегда преувеличивают, но если в них есть доля правды, я не смогу так доминировать в сексе, как он.
Я скользнула в воду, и она немедленно отыскала все до одной мои царапины и порезы. Прохладная вода снимала напряжение, но порезы жгла как огнем.
– Мне не нужен сейчас доминант, Шолто. Займись со мной любовью, и пусть она будет нежной, если мы оба того хотим.
Он опять засмеялся, и я расслышала звон колокольчиков.
– Кажется, только нежность мне сегодня под силу.
– Мне не всегда нужна жесткость, Шолто. У меня вкусы побогаче.
Я стояла по плечи в воде, отскребая кровь. А она смывалась едва ли не легче, чем это было бы естественно, и тут же растворялась в воде.
– А насколько твои вкусы богаты? – спросил он.
– Очень богаты, – улыбнулась я и нырнула, смывая кровь с лица и волос. Вынырнула я, глотая воздух ртом, смахивая с глаз розовые потоки. Пришлось нырять еще дважды, пока вода не стала прозрачной.
Когда я вынырнула в третий раз, Шолто стоял у кромки воды, опираясь на копье, как на посох. Белый нож он аккуратно воткнул в ткань штанов, как закалывают булавку: внутрь, а потом опять наружу, чтобы не пораниться об острие. Шолто подал мне руку, и я взяла, хотя свободно могла бы выйти без его помощи и знала, что наклоняться ему больно.
Он вынул меня из воды, но в глаза мне не посмотрел. Его взгляд не отрывался от моего тела, от грудей, по которым бежала вода. Кто-то из женщин счел бы это за оскорбление, но я не из них. Шолто сейчас не царь, а мужчина – а мне как раз это и нравилось.
Глава 15
Шолто лежал передо мной обнаженный. Я его таким еще не видела – нагим, предвкушающим, уверенным, что мы можем себе позволить все.
В единственный раз, когда я видела его нагим, у него еще были щупальца. Но он тогда скрыл их магией, и живот у него казался совершенством, настоящий живот атлета. Даже на ощупь ничего не обнаруживалось, хоть я точно знала, что щупальца там есть. Шолто так долго маскировал свое уродство гламором, что достиг в этом почти совершенства.
Он лег на спину, подложив под голову подушку из собственных штанов. Благие содрали с него кожу от ребер до паха. Теперь рана показалась мне еще больше. Болеть должно чертовски.
Белое копье и костяной нож он положил сбоку. С другой стороны я поставила чашу. Мы займемся любовью между чашей, символом Богини, и двумя предметами, ну очень ярко символизирующими мужскую силу.
Воздух над его телом задрожал, как над горячим асфальтом, и рана исчезла. Шолто снова создал иллюзию совершенного тренированного живота. Из моих любовников только у Риса был настоящий живот "кирпичиками".
– Не надо прятаться, Шолто, – сказала я.
– У тебя совсем не тот взгляд, какой я хочу видеть, когда мы впервые занимаемся любовью.
– Убери гламор, Шолто, дай мне видеть тебя настоящего.
– Там все нисколько не красивее, чем было раньше, – грустно заметил он.
Я тронула его за гладкое плечо:
– Ты был прекрасен. И сейчас тоже прекрасен.
Он улыбнулся с той же грустью, что звучала в голосе.
– Не надо, Мередит, не лги.
Я вгляделась в его лицо, не менее красивое, чем у Холода, а никого красивее Холода я еще не встречала.
– Королева сказала как-то, что тела лучше твоего она у сидхе не видела. Ты ранен, но рана заживет; она ничего не изменит в твоей красоте.
– Точные ее слова были: "Как жаль, что лучшее из тел сидхе, какое я видела, испорчено таким уродством".
Да, наверное, вспоминать о королеве не стоило. Попробуем другой подход. Я подползла ближе к его голове и наклонилась к губам. Но поцелуй получился холодный, он меня только что не оттолкнул.