Агнес была права. Взгляд Шолто не одной только похотью горел, хотя и любовью его выражение назвать было трудно. Взгляд отражал страдание, как если смотришь на то, что хочешь больше всего на свете, и знаешь, что никогда оно тебе не достанется. Что же случилось с Шолто, что он теперь виден насквозь? Как он потерял всю свою защиту?
Дойл остановился на почти свободном от костей клочке земли подальше от слуа – насколько это нам удалось. Прочие стражи встали на пару шагов позади, будто Дойл незаметно приказал им не мозолить глаза Шолто и его охранникам. Положение у нас было невыгодное. Мы вторглись на чужую землю, и вести себя нужно повежливей – всякому понятно. Но мне казалось по виду Шолто, что мы попали в гущу событий, к которым никакого отношения не имели.
Я опустилась на колено, потянув за собой Дойла. Голову я склонила – но не только ради уважения, я просто не могла уже смотреть в глаза Шолто. Я такого взгляда не стоила. Мокрая, заляпанная грязью, черт знает на что похожа – а он смотрел на меня с таким желанием, что больно становилось. Я уже обещала ему секс, он ведь не только повелитель своего двора, но и страж королевы. Он меня так и так получит, почему же он смотрит на меня с танталовой мукой во взоре?
– Ты принцесса Неблагого Двора, наследница короны. Зачем ты мне кланяешься? – Шолто пытался говорить спокойно и почти преуспел.
– Мы явились сюда незваными гостями, хоть и ненамеренно, – сказала я, не поднимая глаз и не отнимая руки у Дойла. – Мы должны принести извинения. Ты царь слуа, и хоть ваш двор – данник Неблагого Двора, все же вы автономны. Я всего лишь принцесса крови, пусть даже возможная наследница вашего верховного правителя, – ноты, Шолто, ты уже правитель. Царь темного воинства. Ты и твои подданные – единственное ныне великое воинство, последняя дикая охота. Народ, что зовет тебя царем, – чудесный и ужасный народ. И они, и ты в своих землях должны принимать знаки почтения от всех, кроме других монархов.
Кто-то из стражей у меня за спиной шевельнулся протестующе, но рука Дойла не шелохнулась. Он понимал, что мы все еще в опасности, да и сказала я только правду. В прежние времена сидхе понимали, что надо уважать всех королей и все народы, что подчиняются правлению сидхе, а не только тех, кто близок нам по крови.
– Вставай, нечего надо мной издеваться! – с необъяснимой злобой крикнул Шолто.
Я подняла голову: красивое лицо исказилось от ярости.
– Не понимаю, в чем... – начала я, но Шолто не дал мне договорить. Он метнулся ко мне, схватил за руку и вздернул на ноги. Дойл поднялся тоже, крепче сжал другую мою руку.
Шолто притянул меня прямо к лицу, пальцы впились мне в плечо до синяков.
– Я не верил Агнес. Не верил, что Андаис пойдет на такое зверство, – но теперь верю. Верю!
Он так меня встряхнул, что я чуть не упала, только Дойл меня удержал.
– Не знаю, о чем ты говоришь, – ответила я, стараясь говорить спокойно.
– Не знаешь?!
Он внезапно меня выпустил, я чуть не повалилась на Дойла. Здоровой рукой Шолто вцепился в повязку у себя на груди и сорвал ее.
Дойл шагнул вперед, заслонив меня. Я была только рада – у Шолто случались приступы дурного настроения, но таким я его еще не видела.
– Ты пришла полюбоваться своими глазами? Хочешь увидеть, что со мной сделали?!
Последнюю фразу он проорал так, что эхо отдалось по всей пещере, словно скалы вскрикнули вместе с ним.
И я увидела, что было скрыто повязкой. Мать Шолто была неблагой сидхе высокого рода, но отец – ночным летуном. Когда я в последний раз видела Шолто голым, он сбросил гламор – и торс у него не был гладким и мускулистым, как подобает торсу истинного сидхе, нет, у него от нижних ребер и почти до паха живот покрывали щупальца.