Вот и Ильяна, осматривая детей, всегда вспоминала его голос. Сколько времени прошло, а она все помнит. И говорит сама, а слышит Ванин голос бархатный, грудной, сладкий.
После осмотра она сунула Вере только пятьдесят рублей. Больше бы дала. Хоть тысячу. Да хоть пять. Вот только были бы эти деньги. А их сейчас не так много пособие, кое-какая работа, да подработки.
Хорошо подготовилась? У тебя же сегодня контрольная. Обратилась она к Оле.
Там легко все будет.
Надеюсь, надеюсь. А ты стих помнишь? Лешка тут же, без паузы начал читать. Ну за такое не грех и пятерку домой принести. Верочка, передай Антонине Сергеевне, что я на днях к ней загляну. И будь снисходительнее с Валентиной Васильевной я знаю, человек она такой себе, сама у нее училась, но ты уж попробуй. А то она опять жаловаться начнет.
Я постараюсь.
Постарайся любовь моя, постарайся. Ну, всё, в добрый путь.
Старшие вышли в сени. Ильяна провела их до двери
Малых я сама в сад отведу, мне по пути сегодня. Я в больнице буду. Как вернешься со школы, накорми их. Дрова сухие у печи лежат, суп в сенях. Если будет мало, отвари макароны с котлетами.
Хорошо, мама. С неким раздражением отвечала Вера.
Ну, все, идите.
И вот они вышли в серое утро.
Верочка с Олей и Лешка с квадратным рюкзаком.
Догоняй, беззубый, прикрикнула Вера.
У меня всего двух нету, а у Сереги из моего класса, уже штук пятнадцать нету.
Ага, пятнадцать. У человека столько нет зубов.
Тридцать два, поправила сестру Вера.
Аааа не знаешь
На этих словах Ильяна вернулась в избу.
Можете на улице подождать, если жарко.
Сашка помог Юрке спуститься и кое-как, с горем пополам, они преодолели сени и спустились с крыльца.
Ильяна быстро оделась, прихватила деньги и выбежала на улицу.
В это время Сашка бегал вокруг Графа и дразнил его. Граф, который выглядел совсем не как граф, а скорее, как холоп или крестьянин, если переводить в человеческий язык, не поддавался на провокации. Он лениво петлял по кругу, позвякивая цепью. Уворачивался от настырного Сашки, который так и норовил попасть в него снежком.
Ох, господи. Про тебя-то я и забыла. Я мигом, предупредила она детей и скрылась в избе. Может быть даже хорошо, что забыла, приговаривала Ильяна, вываливая остатки блинов и вчерашнего супа в мороженную алюминиевую миску. Сашка, отстань от него. Спасибо, что охраняешь нас.
Ильяна взлохматила загривок Графу.
До вечера.
Снег хрустел под ногами. Полозья саней, где сидели Сашка с Юркой плавно скользили. А ближе к садику, когда утро стало совсем светлым, пошел свежий снег. Красивый. Плотный и бархатистый. Будто кто подушку порвал и сыпет.
Детей пришлось наспех раздевать и быстрее отдавать воспитателю. Автобус до города никого ждать не будет. И хотя самого водителя Славку Ильяна знает чуть ли не со школьной скамьи, однако, и это не поможет. К остановке она почти бежала. Успела. Поздоровалась с теми, кого знала, уселась в уголке, достала из сумки спицы и недовязанный носок. Олечкины-то уже совсем износились, а зима в самом расцвете. Надо бы успеть к концу недели.
Спицы и петли быстро съели дорожное время. Вот уже дома высотные замелькали. И люди. Много незнакомых людей. Угрюмые. Кутанные в шарфы и шапки. И почему-то кажутся они все такими одинокими и даже несчастными кажутся.
Доброе утро.
Короткая планерка перед рабочим днем. И обычные обязанности санитарки. Перед тем, как привезут белье из прачки, успеть вымыть полы, поздороваться с пациентами, убрать столики и судна. Продезинфицировать инвентарь и инструменты. Помочь молоденьким медсестрам сделать обход. Обмыть, да прибраться за пациентами.
Не бойся, доченька. Наставляла Ильяна юную Сашу, медсестру новенькую. Совсем еще зеленая. Боится не то чтобы кровь взять от одного взгляда на иглы белеет и пошатывается. Все придет. Не сразу. Пойдем я тебе помогу. Пойдем, доченька. И Саша послушно плелась за Ильяной. Ничего сложного, правда, Илья Иванович? искала она поддержки у пациента.
Ишь ты, и не больно вовсе, то ли подыгрывал, то ли врал, но врал очень искренне, пациент.
А Ильяна знала, куда вести Сашу. Она тут всех знает. Например, к Татьяне Анатольевне или к Алексею Владимировичу она бы никогда не повела. Эти двое самые противные. И то им не это. И это им не так. Тут иногда из кожи вон лезешь, стараешься, делаешь свою работу и делаешь больше того. Но они и тут найдут к чему придраться и как бы на кого поворчать. Эх, поселить бы их в одной палате, пусть грызутся.
Не одну медсестру до слез доводили. Да что там медсестру. Прожжённые врачи с их циничным взглядом и те, порой, не выдерживали. Вылетают из палаты красные, злые, угрюмые. Тогда самое время прятаться в своих каптерках и не попадаться на глаза. А то и медсестрам, и санитаркам, и поварам перепадет.
Не реви ты так успокаивала Ильяна очередную сестричку. Поверь мне, люди они все разные. Одному ложку поднимешь с пола, протрешь, отдашь, так он тебе так благодарен будет, будто ты ему жизнь спасла. А другому, хоть об землю расшибись, а ему все мало. Дескать, это не сделала. А если сделала, то сделала плохо и лучше бы вообще не делала. Таких людей надо просто пропускать через себя. Понимаешь?
Понимаю, отвечала заплаканная сестричка. Все понимаю, а все равно плачу.
В эти моменты Ильяна думала лишь о том, как бы научить всех тому, что знает и что умеет она. Кричат они ну и пусть себе кричат. Бухтят, матерятся да хоть волком воют. А ты просто пропускаешь через себя и все мимо. Ничего в себе не задерживаешь. Как ведро без дна. Пусть самые плохие гадости туда льют и ничего не задержится. Все пройдет мимо. Но так надо делать только в том случае, когда ты хорошо делаешь свою работу. Только так и не иначе.
Слышала, Машка-то наша совсем при смерти.
Правда что ли?
Сама иди, посмотри.
Ильяна быстро уплела водянистую пюре и, запив компотом из сухофруктов, побежала в палату.
Мария Сергеевна лежала на спине и смотрела в потолок. Вряд ли она что-то видела своими подернутыми пеленой глазами. Стеклянными. Совсем уже не живыми.
Работая санитаркой Ильяне пришлось научиться предчувствовать смерть. Порой посмотришь на человека и видишь чувствуешь. Каким-то нутром. Где-то в глубине что-то шепчет смертью пахнет.
Так случилось и в этот раз.
Больные заняты своими делами. Кто по телефону разговаривает. Кто в телефоне играет. Читают, спят, в окно смотрят. И только Мария Сергеевна лежит в уголке. Глаза открыты. Грудь едва движется.
Лежит.
Ждет.
А у нее ведь и нет никого. Как привезли сюда недели две назад, так к ней никто и не пришел ни разу.
А в больнице оно как. Люди быстро дружатся. И дружба кажется крепкой. Будто с самого детства знаешь человека. И знает Ильяна, что нельзя привязываться к больным. В лучшем случае их выпишут, а в худшем, вот, как с Марией Сергеевной. Эх
За этот день она часто заходила к ней. Протирает полы заглянет. Выносит судна опять посмотрит. Дышит ли? Жива ли? Убирает посуду, сделает крюк, чтоб еще раз заглянуть.
За смену, на перерывах, успела связать пятку на носке. Самое сложное пройдено. Дальше должно пойти легче.
Ну, ты чего, едешь? спросила Ильяну Валентина Петровна.
Нет, я с Машей побуду.
Зачем? Смена-то уже тю-тю две минуты осталось. Пусть дежурная с ней побудет.
Нельзя же так. Она ведь не знает ее вовсе. А ты правду сказала, Маше недолго осталось. Совсем недолго. А у нее и нет никого. Нет, я так не могу. Это ведь хуже не придумаешь, умереть вот так. В кругу незнакомых людей. Никто и за руку не возьмет. И словом не поддержит. Это же это же ужас. Самый настоящий ужас. Умирать в любом случае страшно, а так и вовсе невозможно. Нет, я так не могу.
Странная ты. Никто тебе за это не доплатит.
Знаю. Знаю, что не доплатят, однако, не могу. Ей богу не могу. Совесть потом съест меня. Она женщина ведь хорошая. И жизнь у нее тяжелая была. Пусть хоть уход ее облегчу.