Они исчезли из города, растворились в лесу, оставив бабушке записку: «Не ищи, спасайся покаянием». Отец ловил рыбу, охотился. Поначалу наведывался в город, потом перестал. Очень нескоро родилась я. Роды были трудными, но мы выжили. А через тринадцать лет мама снова забеременела. Она постоянно чувствовала себя плохо, и как-то утром, когда у неё уже вырос огромный живот, отец объявил, что мы возвращаемся к людям.
«Грядёт Конец Света, и живые уподобятся мёртвым» гласили скрижали над входом в нашу землянку. Но оказалось, что конец света уже наступил.
Вскоре после того, как родители стали отшельниками, на мир обрушилась пандемия. «Вита-вирус», V+, просто «Вирус» как его только не называли. Люди уподобились Богу. Люди стали бессмертными. И были счастливы к хорошему привыкают быстро.
Наше знакомство с миром состоялось восемь лет назад, и мне он не понравился. Он топкий и медленный, как зыбучий песок. И люди здесь такие же неспешные и вязкие. У них на всё есть неотвратимая вечность. Я самая младшая здесь. Я последний ребёнок, видевший настоящую смерть. Я помню, что это такое.
***
Вот интересно. В мире до пандемии мои ровесники уже вступали во взрослую жизнь. Кто-то успевал обзавестись семьёй, родить детей. А сейчас в школе учатся до двадцати пяти. Но я заканчиваю экстерном. В лесной землянке папины розги вколотили в меня очень много знаний. Он лично гонял меня и по математике, и по письму. Предусмотрительный, гад. Хвастался, что книжки в первый же год накупил на случай рождения детей. Короче, когда мы вышли из леса, я уже и делила, и умножала, и читала, и по-английски «шпрехала». Только в новейшей истории у меня, ясен пень, провал. Надо будет подтянуть за лето.
С такими мыслями захожу в подъезд и нос к носу сталкиваюсь с пацаном с фотографии! Мы реально похожи, у нас даже толстовки одинаковые. В последний момент хватаю его за такой же, как у меня, капюшон.
Тебя там ждут.
Не то что бы я отличалась человеколюбием, просто насолить этим «дровосекам» для меня в радость.
Парень отпрыгивает в темноту, но поздно, кажется, птицемордый успел нас заметить. Или нет?
Бежим!
Хватаю его за руку и буквально волоку за собой. Щелчок моего замка совпадает с грохотом открывающейся подъездной двери. Мы успели.
И вдруг до меня доходит, что придётся им открыть. Ведь вычислить, в какой квартире я живу, не составит труда. Надо что-то делать.
Ма-ма-ма-ма, раздаётся из бабушкиной комнаты. Услышала, что я пришла, волнуется теперь. Ох, как не вовремя. Не хотелось бы, чтобы «Детки» встречались с Ба. Они ненавидят всех больных и недостаточно красивых.
Бабушка выплывает в своей кружевной сорочке, с боевым макияжем: ярко-синие тени на пол-лица и оранжевая помада. Значит, снова стало хуже. Я слышу, как молодчики тарабанят в квартиры на первом этаже. И тут меня осеняет.
Раздевайся! командую я парню и кидаю ему бабушкину запасную ночнушку.
Пока он судорожно выпутывается из штанов, заматываю его голову в платок, отбираю у бабушки помаду, окрашиваю его губы в морковный цвет и заталкиваю под одеяло. Ба, как тень, стоит рядом. Внимательно наблюдает, затем жестом фокусника выуживает откуда-то палетку с тенями и принимается размалёвывать его лицо.
А в нашу дверь уже стучат кулаки. Я беру со стола кусок хлеба, откусываю и открываю.
Где он?
Кто?
Этот!
Не знаю.
Ты с ним столкнулась в подъезде!
А, так это он был? Не разглядела. Споткнулась об него, получается, и побежала дальше. У меня бабушки тут. Пирожков ждут с утра, а вы задерживаете. Мне ещё тесто ставить, между прочим.
Так это бабка там твоя мычит?
Но-но! Бабушка. Разговаривает. У одной проблемы с дикцией, вторая глухонемая. С рождения.
Тут выходит бабушка. Бессмысленно улыбается напомаженными губами.
И с психикой тоже проблемы? уточняет один из гавкалок.
Есть немножко. Она на посторонних агрессивно реагирует, особенно когда голодная.
Мы всё же проверим, птицемордый властно отодвигает меня и по-хозяйски направляется в комнату.
Стратегическая ошибка, комментирую я с набитым ртом.
Он не реагирует. Зато реагирует бабушка.
Шалава! кричит она. Подстилка губернаторская!
Ой, сейчас тяжёлая артиллерия в ход пойдёт.
Ба кроет таким грязным матом, что щёки у «Деток» пылают, а уши сворачиваются в трубочки. Моя бабушка филолог. Она столько интересного знает! Но это не всё. Она ещё и буйная. В незваных гостей летят ботинки, склянки и какой-то мусор. «Дети Вечности» явно не ожидали такого напора. Птицемордый напрягся, и я даже испугалась, что он может ударить Ба. Но тут из комнаты, как привидение, выползла ещё одна старушка. Плотненькая, расфуфыренная, губки бантиком сложила. Её влюблённый взгляд добил врагов, и они ретировались.
Я высунулась за дверь и печально пожаловалась:
Вот видите, как живу Ба по маминой линии, Ба по папиной линии. Потому и сама дёрганая. А пацан, может, на крышу побежал? Здесь выход есть. Говорю же, не местный.
И кованые ботинки загрохотали вверх по лестнице. А я пошла успокаивать Ба.
***
Мы с Серёгой лепим пирожки. Бабушка, накормленная и обколотая успокоительными, безмятежно спит. Маскарад на всякий случай не смываем и каждый раз, когда поднимаем глаза, начинаем нервно хихикать.
Так зачем ты им нужен?
Ну Похоже, они вычислили, что я он мнётся.
Ой, да говори уже!
Я работал в санатории и сбежал, выпаливает, поджимая оранжевые губы, а у меня по коже бегут мурашки величиной с кубинского таракана.
***
Дорогой Дневник. Ты же ещё совсем несмышлёный, поэтому я тебе поясняю, как дурачку, ты уж не обижайся.
Санаторий это место, куда отправляют «изношенных».
Вирус накрыл всех без разбору молодых, старых, здоровых и больных. Встраиваясь в ДНК, он какие-то болезни излечил, а какие-то оставил. Например, онкологию «законсервировал» не исчезает до конца, но и не убивает. Ушибы и ссадины заживают очень медленно. Кости могут срастаться годами, раны болят и долго-долго восстанавливаются. Да, перед нами вечность, можно и подождать. Но эта вечность полна муки. Истечь кровью невозможно сворачивается почти моментально. Можно умереть от голода и жажды, мумифицироваться, но достаточно ввести питание, как функции восстанавливаются, во всяком случае физиологические. Привет, воскрешение! Всё это крайне неприятные процессы. А обезболивающие помогают очень слабо.
Остались инвалиды и старики, психи и всякие отбросы общества. Людей, «поизносившихся» в процессе жизни, отправляют на содержание государства, в санатории. Ходят слухи, что на них проводят опыты.
О сбежавшем сотруднике санатория зомбоящик трубил весь месяц. Его искали, как военного преступника, прочёсывали окрестности. А он скрывался здесь, в моём дворе. Прятался на чердаках, воровал еду. Интуиция у него просто нечеловеческая, только сегодня что-то пошло не так.
***
Я заметал следы. Даже отпечатки пальцев свёл, Серый гордо трясёт пальцами с ожогами на подушечках. Точно, псих. Документы сменил.
Явно ждёт моей реакции. А я не знаю, как реагировать.
Машенька, раздаётся из спальни родной голос.
Просветления у бабушки бывают редко, и я стараюсь поймать каждую такую секунду. Поэтому срываюсь с места и несусь к ней. Она гладит меня по голове. Так же, как тогда, восемь лет назад. И каждый раз я возвращаюсь в те дни.
***
Идти к людям было не самым умным решением. Не знаю, Бог ли вёл, Дьявол или отцовская шизофрения, но после долгих блужданий по лесу мы набрели на купол. Он испугал нас, только идти дальше было невозможно мама с трудом держалась на ногах. Отец постучал в дверь.
Нас встретил человек, упакованный в белый скафандр. Скафандры я видела в книгах и приняла его за космонавта. А человек, увидев маму, вдруг оживился. Отца позвали подписать какие-то бумаги. Он стоял среди этих скафандров будто голый такой беззащитный и смешной в своём домотканом свитере, кожаных штанах и босиком. Тогда меня в первый и последний раз кольнула жалость к нему.