Граф вспоминал своих родителей, рано покинувших его на попечение богатой бабушки. Я рассказывал про переезд в столицу, куда мой отец бывший эконом отца графа, выкупивший себя и семью благодаря купеческой жилке переехал специально, чтобы дать детям, то есть мне с сестрой, учёбу. Ну и, само собой, Петербург дарил больше возможностей для разворота дел.
Потом разговор незаметно скатился в детство, оживив в памяти ловлю пескарей корзиной, бег взапуски среди полей по просёлочной дороге
А я ведь больше так и не был счастлив с той поры, мой Гиппократ, грустно улыбнулся граф. Вскоре после вашего отъезда, бабушка насильно обручила меня с этой Изольдовной. А, когда пришёл черед хозяйке дома покинуть сей бренный мир, мои плечи окончательно склонились под грузом деловых хлопот
Тут беседу прервал Иван, подошедший с сообщением, что его Сиятельство ожидает в имении гость. Сделав виноватый вид, граф пошёл к дому, а я чуть задержался, увидев какую-то книгу, лежащую в траве возле корней акации.
Это была Библия. Вернее, пустая обложка, из которой кто-то с нещадностью вырвал все до единой страницы. С коричневого переплёта блестел позолотой крест с косой верхней планкой. Удивившись находке, я сунул её за пазуху, с намерением при случае показать графу, после чего пошёл к дому.
Ещё издалека я увидел, что возле ступеней разыгрывается прелюбопытнейшая сцена: в пыли у ног графа распростёрся какой-то человек в мужицком платье. Когда подошёл ближе, увидел, как, вскинув голову, он жалобно молит:
Пожалей, батюшка, не губи! Одна ведь она у меня, пропадём со старухой, как есть, пропадём!
Костюм его и калоши покрывала дорожная пыль, в бороде и усах застряли завитки стружки, глаза слезились. Человек пытался ухватить графа за рукава сюртука, но тот брезгливо их отдёргивал.
Всё уже решено! жёстко ответил он. Поди прочь, скотина!
Повинуясь жесту, слуги подняли мужика и, ухватив за локти, поволокли к воротам.
Кто это? удивился я.
Столяр из деревни, Клим, досадливо скривился граф, хороший малый, но глупый, как гусь. Видишь ли, ввиду немощи супруги, я ищу сиделку, а, поскольку, у него есть дочка подходящего возраста и склада характера, я решил позвать её в услужение. А старый дурень, вишь, боится, как бы она не подцепила от барыни какого поветрия. Странные люди! Эх, вернуть бы времена покойного батюшки. Я бы показал этому мужику, как дерзить! Мигом свёл голубчика на конюшню, штаны спустил И э-эх, размахнись рука, раззудись плечо. Гуляй, пятихвосточка!..
Глаза графа горели, рука сжимала несуществующую плеть. Я молча подивился столь неожиданному порыву жестокости, но ничего не сказал.
Вообще, надобно сказать, мой друг сильно переменился. Раньше я знал графа как человека мягкого, уступчивого. И, надобно сказать, мне эти качества нравились. Однако сейчас они перешли в надменность и властность.
С детства я запомнил, что граф любит прихвастнуть. Но сейчас его невыносимо было слушать. Он хвастал всем: сколько душ проживает у него в деревне, сколько кто держит скотины, делая упор на живых существах и перечисляя их, словно бы это были бесчувственные предметы. И даже «Гиппократ» имя, которое он дал мне когда-то в шутку за страсть к изучению болезней теперь звучало едва ли не как насмешка.
Сиделка прибыла к вечеру. В отличие от других слуг, её поселили не в людской, а в спальне графини. Там мы впервые встретились и познакомились.
Девушку звали Маша. Всю жизнь её отец занимался работами по дереву, а мать врачевала скотину. В отличие от родителей, Маша не боялась предрассудков по поводу болезней и была только рада услужить барыне.
Это полноватая, розовощёкая, жизнерадостная деревенская девка. И, хотя её манеры оставляли желать лучшего, мне было приятно, что рядом окажется ещё одна живая душа. К тому же, такая бойкая.
Даже не сумневайтесь, барин, говорила она, одновременно треская в кулаке скорлупу орехов, до которых оказалась великой охотницей. Пойдёт барыня на поправку, только дайте ей время. Вон, у нас на деревне
И она рассказала комичную историю, приключившуюся с одной из деревенских старух, окончившуюся, ясно, счастливым финалом.
Ночью я спал скверно, мучаясь кошмарами. Верно, сказывалась перемена места. Мне казалось, будто кто-то ходит по коридору, слышался шёпот, звуки, похожие на шелест крыльев, стоны Или это я сам стонал во сне?
В какой-то момент почудилось даже прикосновение к лицу, хотя, открыв глаза я, естественно, никого не увидел. К рассвету всё стихло.
Завтракали поздно. Графа не было.
Его Сиятельство отбыли в город по делам. Будут нескоро, передали слуги. За неимением дел, мы с Машей отправились в прогулку по окрестностям имения»
Дальше страницы не было. Вместо неё виделись лишь клочки бумаги в месте обрыва. Видимо, кому-то не терпелось удовлетворить свои естественные потребности.
Я вчитался в текст на следующей стороне, пытаясь уловить сюжет.
На следующих страницах более подробно раскрывались характеристики героев, их взаимоотношения, однако сюжет топтался на месте. За неимением времени, я быстренько пролистал их, отмечая главное.
Судя по всему, в жизни главного героя наступил непростой период, на протяжении которого он всё больше разочаровывался в графе. А, главное, его постоянно мучали сомнения в реальности происходящего. Иногда даже брезжила мысль, не сошёл ли он с ума?
Вот, например, один из таких эпизодов:
«После обеда, полулёжа на скамьях на манер римских патрициев, мы с графом держали беседу, прерываясь лишь на то, чтобы оторвать веточку винограда от грозди, лежащей рядом, в блюдце на столике.
Я постоянно думаю о нашем детстве, признался граф. А, знаешь, мы могли бы и вновь бегать по этим дорогам и даже сообща управлять деревней. Ты взял бы себе улицы по правую руку от дороги, а я по левую. Мы были бы для них Богами, живущими вечно
Я мог бы предположить, что граф пьян, если бы не видел, что он и сейчас, как и за завтраком, даже не притронулся к еде».
Или другой случай:
«Желая отдохнуть после спёртой атмосферы дома, я вышел на улицу и сел на скамейку перед домом. Светила полная луна, роняя густые тени от кустов на песок и траву. Внезапно, откуда-то со стороны окон спальни графини вылетела летучая мышь и стала с необычайной назойливостью кружиться вокруг меня. А я страсть, как не люблю этих тварей!
Схватив палку, я стал махать ей в воздухе, желая отпугнуть докучливую нахалку. И почувствовал, как в один из моментов палка ударилась обо что-то мягкое. И тотчас летучая мышь, рывками, словно пьяная, потянулась к кустам и упала.
А, секунду спустя оттуда вышел Кузьма, слуга графа! Он сильно хромал, а взгляд выражал крайнюю злобу»
Но наиболее напряжённым показался момент, когда Илья описывает посетившее его ночью видение:
«Граф тянет губы в самом настоящем поцелуе. Я увёртываюсь и, пытаясь нащупать свечу, скидываю всё, что лежит на тумбочке. С громким хлопком что-то приземляется на пол и видение меркнет.
Прихожу в себя. Окно распахнуто, в лунном свете колышутся шторы. А вот и вещь, спугнувшая видение. Сердце забилось сильнее, ведь ей оказалась обложка подобранной в саду библии, с начертанным крестом! От него и сейчас исходит слегка заметное в лунном свете золотистое сияние.
Что это было сон, видение? Но, тогда как быть с тем фактом, что ставни окна раскрыты, хотя я совершенно чётко помню, как запирал их?
Утром граф был необыкновенно хмур и сердит. Глаза его буквально сверлили меня. Не подавая виду, я выразил желание покинуть дом.
Милости прошу. Удерживать не станем! холодно буркнул тот.
Перекусив, я пошёл собирать вещи.
Новое донесение. Балун, мой конь, умер!