Больше всего мне понравилась чудесная выставка приколоченных к доске автомобильных номеров из разных штатов. Будь у меня время, я бы все их рассмотрела.
В боковом дворике цветной мужчина снял крышку с костровой ямы для барбекю, переделанной из бочки для бензина, и запах свинины, маринованной в уксусе с перцем, вызвал такой фонтан слюны у меня под языком, что я даже блузку закапала.
Перед заведением были припаркованы несколько легковушек и грузовиков, вероятно, принадлежавших людям, которые не пошли на церковную службу и приехали сюда прямо из воскресной школы.
Пойду гляну, удастся ли купить поесть, сказала я.
И табак. Мне нужен табак, добавила Розалин.
Она тяжело плюхнулась на скамью у барбекю-бочки, а я вошла сквозь москитную дверь, вбирая смешанные запахи маринованных яиц и опилок, под сень десятков копченных в меду свиных окороков, свисавших с потолка. Ресторан был расположен в задней части заведения, в то время как передняя была отведена под торговлю всем подряд, от стеблей сахарного тростника до скипидара.
Могу я вам помочь, юная леди?
По другую сторону деревянного прилавка стоял маленький человечек в галстуке-бабочке. Его едва было видно за баррикадой из банок с виноградным желе и маринованными огурчиками. Голос у него был высокий и пронзительный, а внешность мягкая и утонченная. Я не могла представить его торгующим ружьями на оленя.
Кажется, я вас прежде не встречал, заметил он.
А я нездешняя. Бабушку приехала навестить.
Мне нравится, когда дети проводят время с бабушками и дедушками, одобрительно кивнул он. У стариков можно многому научиться.
Да, сэр, подхватила я. От бабушки я узнала больше, чем за весь восьмой класс.
Он расхохотался, словно лучшей шутки не слышал много лет.
Вы пришли пообедать? У нас есть воскресное фирменное блюдо свинина-барбекю.
Я возьму две порции с собой, сказала я. И две кока-колы, пожалуйста.
Дожидаясь нашего обеда, я бродила по рядам магазина, запасаясь продуктами для ужина. Пакетики соленого арахиса, сливочное печенье, два сэндвича с сыром пименто в пластиковой упаковке, леденцы с кислой начинкой и банка табака «Красная роза». Все это я выложила на прилавок.
Он вернулся с тарелками и бутылками, посмотрел, покачал головой:
Прошу прощения, но сегодня воскресенье. Я не могу ничего продать вам из магазина, только из ресторана. Ваша бабушка должна бы это знать. Кстати, как ее зовут?
Роуз, ответила я, прочитав надпись на табачной жестянке.
Роуз Кэмпбелл?
Да, сэр. Роуз Кэмпбелл.
Мне казалось, у нее только внуки.
Не только, сэр, еще и я.
Он прикоснулся к пакетику с карамелью.
Просто оставьте все это здесь. Я сам потом разложу по местам.
Звякнул кассовый аппарат, из него с лязгом выехал лоток с деньгами. Я порылась в вещмешке, добыла купюру и протянула ему.
Вы не могли бы открыть мне колу, пожалуйста? попросила я, и пока он снова наведывался на кухню, украдкой бросила в мешок жестянку с табаком и застегнула молнию.
Розалин подверглась побоям, целый день ничего не ела, спала на твердой земле, и кто знает, много ли времени осталось до того момента, когда ее вернут в тюрьму или убьют? Она заслужила свой табак.
Я живо воображала себе, как в один прекрасный день спустя много лет пришлю в этот магазин доллар в конверте, чтобы покрыть убыток, сопроводив его письмом о том, как чувство вины отравляло каждый миг моей жизни, и вдруг до меня дошло, что я смотрю прямо на изображение чернокожей Марии. И я имею в виду не просто картинку с изображением какой-то там черной Марии. Я имею в виду картинку, совершенно идентичную той, что принадлежала моей матери. Она смотрела на меня с этикеток доброго десятка банок с медом. «Мед Черная Мадонна» вот что было написано на них.
Дверь распахнулась, и в магазин вошло семейство, явно только что из церкви. Мать и дочь были одеты одинаково, в темно-синие платья с белыми воротничками, как у Питера Пэна. Свет хлынул в дверной проем, дымчатый, волнистый, размыто-желтоватый. Малышка чихнула, и ее мать сказала:
Иди-ка сюда, давай вытрем тебе носик.
Я вновь перевела взгляд на банки с медом, на янтарный свет, плававший внутри них, и заставила себя дышать спокойно.
Впервые в жизни меня осенило: в мире нет ничего, кроме тайны и ее умения скрываться за тканью наших нищенских, подавленных дней; она сияет ярко, а мы этого даже не знаем.
Я подумала о пчелах, которые по вечерам залетали ко мне в комнату, о том, что они были частью всего этого. И о том голосе, который я слышала накануне, сказавшем мне: «Лили Мелисса Оуэнс, твоя банка открыта», сказавшем это так же просто и ясно, как женщина в темно-синем платье разговаривала со своей дочерью.
Ваша кока-кола, напомнил мне мужчина в галстуке-бабочке.
Я указала на банки с медом:
Откуда вам это привозят?
Он решил, что отзвук шока в моем голосе на самом деле был возмущением.
Я понимаю, о чем вы, затараторил он. Многие не покупают этот мед, потому что на этикетке у него Дева Мария в облике цветной женщины. Но, видите ли, это потому, что женщина, которая изготавливает этот мед, сама цветная.
Как ее зовут?
Августа Боутрайт. Она держит пчел по всему округу.
Дыши, продолжай дышать.
Вы знаете, где она живет?
О, конечно! В самом эксцентричном доме вы другого такого в жизни не увидите. Окрашен в ядрено-розовый цвет, как пепто-бисмол. Ваша бабушка наверняка его знает. Надо пройти через весь город по Мейн-стрит, пока она не повернет к шоссе на Флоренс.
Я шагнула к двери:
Спасибо.
Передавайте бабушке от меня привет! крикнул он вслед.
От храпа Розалин тряслись перекладины скамьи. Я потрясла ее за плечо:
Просыпайся. Вот твой табак, только сразу положи его в карман, потому что я за него не заплатила.
Ты что, украла его? спросила она, позевывая.
Пришлось, потому что товары из магазина по воскресеньям не продают.
Твоя жизнь катится прямиком в преисподнюю, покачала она головой.
Я разложила наш обед на скамье, словно устраивая пикник, но не смогла проглотить ни кусочка, пока не рассказала Розалин о чернокожей Марии на банках с медом и о пчеловоде по имени Августа Боутрайт.
Тебе не кажется, что моя мать могла ее знать? спросила я. Не может быть, чтобы это было простым совпадением.
Она не отвечала, так что я спросила громче:
Розалин? Ты так не думаешь?
Не знаю, что и думать, наконец проворчала она. Не хочу, чтобы ты слишком заносилась со своими надеждами, вот и все. Она протянула руку и коснулась моей щеки: Ох, Лили, куда ж мы с тобой забрались и что наделали?
Тибурон был в точности как Сильван, только без персиков. Перед зданием с куполом, в котором располагался суд, кто-то воткнул в жерло городской пушки флаг Конфедерации. Южная Каролина была в первую очередь Югом и только во вторую Америкой. Гордость за форт Самтер из нас не выбить, сколько ни старайся.
Шагая по Мейн-стрит, мы то и дело ныряли в длинные голубые тени, отбрасываемые двухэтажными зданиями, тянувшимися вдоль всей улицы. У аптеки я заглянула в витринное стекло, увидела автомат с газированной водой, сверкавший хромированной отделкой, и прилавок, где продавали вишневую кока-колу и десерт банана-сплит, и подумала, что вскоре все это уже будет не только для белых.
Мы миновали страховое агентство, офис «Электрической компании округа Тибурон» и магазин «Все по доллару», в котором торговали гимнастическими обручами, очками для плавания и коробками с бенгальскими огнями, а на витрине краской из баллончика были выведены слова: «Летние развлечения». Некоторые учреждения, например Фермерский трастовый банк, выставили в свои витрины плакат «Голдуотера в президенты»; иногда он был дополнен наклейкой на бампер со словами «Одобряем Вьетнам».