Когда мы вышли из машины, мистер Гастон надел на Розалин наручники, защелкнув их у нее за спиной. Я подошла к ней так близко, что почувствовала, как с ее кожи испаряется влага.
Не дойдя до мужчин десять ярдов[10], она встала как вкопанная, отказываясь идти дальше.
Ну, слушайте, не заставляйте меня доставать пистолет, процедил мистер Гастон.
Обычно полицейским в Сильване приходилось пользоваться оружием только тогда, когда их вызывали отстреливать во дворах гремучих змей.
Пойдем, Розалин, попросила я. Да что они с тобой сделают на глазах у полицейского?
И тут тот, кто сдавал карты, взметнул фонарик над головой и резко опустил вниз, хрястнув Розалин по лбу. Она рухнула на колени.
Я не помню, чтобы что-то кричала, но когда снова начала себя осознавать, ладонь мистера Гастона зажимала мне рот.
Тихо, шикнул он.
Может, теперь тебе захочется извиниться, сказал раздающий.
Розалин силилась подняться на ноги, но без помощи рук это была безнадежная затея. Поднять ее смогли только мы с мистером Гастоном.
Ты все равно извинишься, черномазая, не мытьем, так катаньем, с угрозой сказал раздающий и вновь шагнул к Розалин.
Придержи-ка коней, Франклин, бросил ему мистер Гастон, ведя нас к двери. Не время еще.
Я не успокоюсь, пока она не извинится!
Это был его последний выкрик, а потом мы вошли в здание участка, и у меня возникло почти непреодолимое желание упасть на колени и расцеловать тюремный пол.
Я представляла себе тюрьмы только по вестернам в кинотеатрах, и эта была совершенно на них не похожа. Прежде всего, стены в ней были выкрашены в розовый цвет, а на окне висели занавески в цветочек. Оказалось, мы вошли через квартиру, отведенную для тюремного надзирателя. Его жена выглянула на шум из кухни, не переставая смазывать маслом форму для кексов.
Вот, привел тебе еще пару ртов на прокорм, сказал ей мистер Гастон, и она вернулась к своим делам. Сочувственной улыбки нам не досталось.
Он провел нас в переднюю часть участка, где друг против друга в два ряда выстроились камеры, все как одна пустые. Мистер Гастон снял с Розалин наручники и протянул ей полотенце, которое захватил из ванной комнаты. Она прижимала его к голове, пока он, сидя за столом, заполнял бумаги, а потом долго искал ключи от ящика для документов.
В тюрьме пахло застарелым перегаром. Он завел нас в первую камеру в первом ряду, где кто-то нацарапал на скамье, прикрученной к одной из стен, слова «Дерьмовый трон». У всего происходящего был отчетливый привкус нереальности. Мы в тюрьме, думала я. Мы в тюрьме.
Когда Розалин убрала от головы полотенце, я увидела рану длиной в дюйм[11], уже начавшую опухать, высоко над бровью.
Очень болит? спросила я.
Побаливает, ответила она.
Розалин два или три раза обошла камеру по кругу, потом опустилась на скамью.
Ти-Рэй нас отсюда вытащит, неуверенно сказала я.
Угу.
Она больше ни слова не проронила до тех пор, пока примерно через полчаса мистер Гастон не отворил дверь камеры.
Выходи, сказал он.
Лицо Розалин на миг озарилось надеждой. Она даже начала вставать. Он отрицательно покачал головой:
Ты никуда не идешь. Только девочка.
У двери я вцепилась в решетку камеры, точно она была рукой Розалин.
Я вернусь, обязательно! Договорились?.. Договорились, Розалин?
Иди уже, я справлюсь.
И выражение ее лица было загнанным настолько, что едва не добило меня.
Стрелка спидометра в грузовике Ти-Рэя скакала и металась так, что я не могла разобрать, показывает она семьдесят или восемьдесят миль[12] в час. Пригнувшись к рулю, он выжимал педаль газа, отпускал и выжимал снова. Бедный грузовик грохотал так, что казалось, крышка капота вот-вот оторвется и слетит, обезглавив в полете пару сосенок.
Как мне представлялось, Ти-Рэй так торопился домой, чтобы превратить его в пыточную камеру и насыпать пирамиды из крупы. А я буду переходить от одной кучи к другой, часы напролет простаивая на коленях с перерывами только на посещение туалета. Мне было все равно. Я не могла думать ни о чем, кроме Розалин, оставшейся в тюрьме.
Я покосилась на него:
А как же Розалин? Ты должен ее вытащить
Радуйся, что я тебя оттуда вытащил! рявкнул он.
Но она не может там оставаться
Она облила табачной жижей троих белых мужчин! О чем она, черт возьми, только думала?! Да еще самого Франклина Пози, Христос помилуй! Она не могла кого понормальнее выбрать? Он же самый злобный негроненавистник во всем Сильване. Да он ее прикончит сразу, как только увидит!
Да быть не может, возразила я. Ты же не имеешь в виду, что он прямо так возьмет и убьет ее!
Что я имею в виду что меня не удивит, если он взаправду ее кокнет.
Мои руки, засунутые в карманы, вмиг ослабели. Франклин Пози мужчина с фонариком, и он непременно убьет Розалин. Но с другой стороны, разве в душе я не знала этого еще прежде, чем Ти-Рэй сказал это вслух?
Он поднялся вслед за мной по лестнице. Я шла намеренно неторопливо, внутри меня вдруг начал нарастать гнев. Как он мог так вот бросить Розалин в тюрьме?
Когда я вошла в комнату, он остановился на пороге.
Я должен пойти разобраться с выплатой сборщикам, сказал он. Не смей выходить из комнаты. Ты меня поняла? Сиди здесь и думай о том, что я вернусь и разберусь с тобой. Подумай об этом хорошенько.
А ты меня не пугай, пробормотала я, в основном себе под нос.
Он уже повернулся, собираясь уйти, но при этих словах резко крутанулся ко мне:
Что ты там вякнула?
А ты меня не пугай, повторила я, на этот раз громче.
Изнутри меня рвалось на свободу смелое чувство, дерзкое нечто, прежде запертое в груди.
Он шагнул ко мне, занося руку, словно намереваясь дать мне пощечину.
Ты за языком бы своим последила!
Ну, давай ударь меня! завопила я.
Когда он размахнулся, я отдернула голову. Он промахнулся.
Я бросилась к кровати и забралась на самую ее середину, тяжело дыша.
Моя мать больше никогда не позволит тебе меня коснуться! выкрикнула я.
Твоя мать? Его лицо побагровело. Ты думаешь, этой чертовке было не насрать на тебя?
Мама любила меня! крикнула я.
Он запрокинул голову и издал натужный, злой смешок.
Это Это не смешно, бросила я.
Тогда он бросился к кровати, уперся кулаками в матрац, приблизив свое лицо к моему настолько, что я разглядела крохотные поры, из которых росли волоски у него на коже. Я отшатнулась назад, к подушкам, вжалась спиной в изголовье.
Не смешно?! заорал он. Не смешно? Почему же, я смешнее в жизни ничего не слыхивал! Ты думаешь, что мать твой ангел-хранитель! Он снова рассмеялся. Да этой женщине было наплевать на тебя!
Это неправда, возразила я. Неправда.
А тебе-то откуда знать? бросил он, по-прежнему нависая надо мной. Остатки ухмылки кривили уголки его рта.
Я тебя ненавижу! крикнула я.
Это стерло улыбку с его лица в один миг. Он заледенел.
Так, значит, маленькая сучка, выговорил он. Губы его побелели.
Внезапно по мне скользнул ледяной холод, словно что-то опасное проникло в комнату. Я бросила взгляд на окно и почувствовала, как дрожь пробежала вдоль позвоночника.
А теперь послушай меня, сказал он убийственно спокойным голосом. Правда в том, что твоя жалкая мамаша сбежала и бросила тебя. В тот день, когда она умерла, она вернулась, чтобы забрать свои вещи, вот и все. Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, но это она тебя бросила.
В комнате стало абсолютно тихо.
Он стряхнул что-то с полочки рубашки и пошел к двери.
Даже после его ухода я не шевелилась только поглаживала пальцем полосы света на кровати. Звук его шагов, прогрохотавших вниз по лестнице, замер. Я вытащила подушки из-под покрывала и обложилась ими, словно автомобильной камерой, которая могла поддержать меня на плаву. Я была способна понять, почему она ушла от него. Но уйти от меня? Эта мысль пустила бы меня на дно навеки.