Огромный зал пустовал. Только в первом ряду читал газету пожилой мужчина в шляпе, а в углу дремала на узлах и чемоданах толстая старуха, замотанная платком. Вокзал поразил меня своей красотой и величием. Впечатление портили пластмассовые грязно-оранжевые стулья и развешанные повсюду безвкусные картины.
Что здесь нарисовано? поинтересовался я у сестры, разглядывая тёмно-лиловое пятно на розовом фоне.
Правильно говорить не «нарисовано», а «написано», отозвался мужчина в шляпе. Это ты в альбоме рисуешь, а художники пишут.
И снова уткнулся в свою газету.
Скорее намалёвано, возмутился я. Попробовал бы я такое написать, сразу бы схватил пару по рисованию!
Таня наклонила голову влево, затем вправо, отошла на несколько метров и многозначительно произнесла:
Редкая мазня!
Я захихикал. Истерически, конечно. Таня нахмурилась, тётя шикнула, а мужчина в шляпе отложил газету и строго погрозил пальцем. Я зажал рот ладонями, но остановиться не мог, издавая похожие на хрюканье звуки.
Хватит уже! закричала Таня. На её глазах заблестели слёзы. С ума сошёл что ли! Ничего уже сказать нельзя!
Покраснев, я мгновенно успокоился.
Пойдём, лучше я тебе одну историю расскажу, сжалилась сестра и потащила меня в самый дальний и тёмный угол, для полного эффекта.
История о молодом художнике
Талант в нашем мире редок. Гениальность и вовсе днём с огнём не отыщешь. Чаще всего случается так, что человек сам наделяет себя способностями, которых нет и в помине. Жил в одном городке молодой человек. Самый обычный, не выделявшийся ни умом, ни внешностью. Серенький такой человечек. Звали его Яном. Больше всего на свете Яну хотелось стать знаменитым художником. Это же счастье, а не занятие. Стой себе в светлой мастерской, наноси на холст яркие мазки. Над одной из картин можно и полгода работать. А потом продать её за несколько миллионов. О том, что многие художники закончили свою жизнь в нищете, Ян и не подозревал.
Он с упоением скупал в магазинах всевозможные приспособления, освободил одну из комнат, разложил на полках краски и кисти. Наконец, когда всё было готово, Ян, нацепив на голову берет, взял в руку кисть, обмакнул в краску, провёл по холсту и ничего не произошло. Он просто не умел рисовать. Человек на его холсте получился похожим на сделанное из палок пугало. Он стоял на грязно-жёлтом поле, а на заднем фоне неровной линией маячили расплывчатые силуэты сосен. В небе плыли серые облака с широко раскрытыми глазами и уродливо изогнутым ртом.
Ян понял, что его картина не имеет ничего общего с творениями прославленных мастеров. Но всё же ему очень хотелось стать богатым и знаменитым. И он нашёл выход. В разговорах со знакомыми и не очень людьми Ян между делом рассказывал о новой современной живописи, для которой не важно сходство с реальными предметами, а те, кто ругает новых живописцев, всего лишь глупые отсталые люди. Один друг Яна написал хвалебную статью в журнале, другой организовал его выставку. После этого стало неудобно и стыдно ругать картины, сюжет которых не мог разгадать никто, даже сам художник. И только самые смелые и независимые люди называли творчество Яна тем, чем оно и являлось бездарной мазнёй. Но их, к сожалению, меньшинство.
Внезапно сестра замолчала. Я оглянулся. За моей спиной, в глубине вокзала, стояла старуха. Раскрыв рот в беззвучном плаче, она тянула к нам руки. Седые пряди, выбившиеся из-под платка, молочно-белые зрачки это была она, «ведьма» с нашего двора, вечная плакальщица, проклявшая город.
Я открыл рот, но кто-то словно сжал мне горло. Захлёбываясь в беззвучном крике, я сделал шаг назад, потом ещё один, и ещё пока не врезался во что-то большое и мягкое. Тётя Марта.
Зачем ты туда полез? закричала она, переходя на фальцет. Весь в пыли, в паутине! Поезд уходит, а он пропал!
Тётя потащила меня к выходу, едва не оторвав мне руку. Я обернулся. Тёмный угол был пуст. Никакой старухи не было и в помине. И только бледное лицо сестры говорило о том, что мне не померещилось.
Глава 7
Снежная буря за окном стихает. Белая мгла медленно опускается на землю, расплываясь по окрестностям. На детской площадке драка. Трое мальчишек лет десяти стащили с качелей четвёртого и, повалив его на землю, исступлённо пинают ногами. Я открываю окно. В кухню врывается колючий морозный воздух.
Отошли от него! Живо! меня опередили. Соседка грозит тростью с дальней лавочки.
Мальчишки бегут прочь. Пострадавший с трудом поднимаясь, проводит по лицу рукой. Я чувствую медный запах крови прежде, чем красная струйка проявляется на светло-серой варежке.
Год назад в классе у Лики разразился скандал избили новенькую. Широколицая, с необычным разрезом глаз девочка оказалась слишком тихой и скромной для шумного 5 «Б».
Много о себе воображала, ходила, задрав нос. Вот и получила, шептались в школе. Директор Анна Николаевна сокрушённо вздыхала: «Не нужно было им приезжать из своей Якутии. У нас жизнь другая». Родители девочки, потерянные и ничего не понимающие деревенские жители, сидели с недоумевающим видом, не зная, что делать кричать, добиваясь справедливости или довериться администрации школы.
Лика рыдала:
Я ничего не делала! Только смотрела! Даже на телефон не снимала!
Почему ты за неё не заступилась? я не осуждал, просто хотелось понять.
А ты знаешь, сколько их? Хочешь, чтобы и меня так?
Не хочу. Просто это как-то неправильно.
Да я не виновата! Не виновата! Всегда ты так! Ничего не понимаешь! Лика убежала, ища защиты у матери. Приходится признавать, что я не могу с ней ладить. А с кем, вообще, я сумел поладить в своей жизни?
У тёти Марты было шестеро детей. И не с одним из них я не смог подружиться. Анечка была слишком маленькой, близнецы чересчур правильными и сосредоточенными на собственном маленьком мирке, не принимающем посторонних. А трое старших создали мой персональный ад. Руководил ужасной троицей Тигран.
В первый же день он приказал братьям испытать меня, схватив за ноги и перекинув через перила лестницы, ведущей на второй этаж. Я висел вниз головой, умирая от страха, а Тигран внизу трясся от смеха, приговаривая: «Не страшно тебе? Ни капельки не страшно?»
Старший братец оказался заботливым велел расстелить на полу одеяло и накидать несколько подушек.
Какой хорошенький мальчик! повторял он. Жалко будет, если он сломает ручку или ножку. Боишься сломать ручку, мелкий?
Я замер, боясь пошевелиться. Горло запечатал огромный ком, мешающий говорить. Я сложил руки на груди и приготовился умирать.
Ладно, смилостивился Тигран. Тащите его обратно! А то ещё описается от страха!
Братья потянули меня вверх, и я перепугался пуще прежнего, задёргался и, высвободив одну ногу, ударил ей прямо в челюсть одного из братьев. Мгновение и я уже на полу.
Больно? Тигран участливо заглянул в лицо, пощупал бока. Ничего не сломал?
От его осторожных прикосновений я захихикал. Тигран обиженно отвернулся.
Притворяется! фыркнул он.
На самом деле было ужасно больно, но руки и ноги, к счастью, остались целы.
В следующий раз матрас положим, распорядился Тигран, наблюдая за моими неуклюжими попытками встать.
Внутри у меня всё оборвалось. Второго раза я не переживу.
Целую неделю потом я ходил и оглядывался, опасаясь повторной экзекуции. А по вечерам, когда в комнату пробиралась Таня, умолял её спасти меня от обидчиков. Сестра оставалась непреклонной.
Ты что так и хочешь прожить жизнь под женской юбкой? спрашивала она. Мне тебя что, на верёвочке водить?
У тебя юбка короткая. Я под неё не влезу.
Таня смеялась. Невесело, с горькой усмешкой. Потом рассказывала мне одну из своих историй, а когда мои глаза начинали слипаться и за закрытыми веками появлялись яркие светящиеся круги, она осторожно выбиралась из кровати и бесшумно покидала комнату.