До экзаменов у детей оставалось всего ничего, когда Людмилу разнёс на педсовете директор школы Владимир Аркадьевич. Начал он с устаревшего репертуара, а потом договорился и до низкой вовлечённости, и неумения работать с детьми. Людмила как всегда проглотила обиду.
Что бы отдышаться от перенесённого унижения и не нести дурное настроение домой родным , Людмила зашла в кофейню по пути домой. Она взяла исполинский стакан с капучино и не знала куда упереть глаза в тесном помещении, пока он остывает. Кругом сидели совсем юные ребята, и ей стало неуютно, не только от своего взрослого вида и слишком «учительской» одежды, но и от странного чувства изоляции. Даже если бы у неё внезапно начался инсульт, к кому-то из этой модной молодёжи обратиться было немыслимо.
Людмила достала телефон, и неожиданно для себя кинула « Привет», на заветный номер. Она уже занесла трясущуюся руку над экраном, что бы стереть сообщение, но было поздно: Илья прочитал и начал печатать.
« Как сладко знать,
Что не забыт поныне»
« Откуда это? Я же музыке всю жизнь обучалась, а не литературе.»
« Да плету, первое, что на ум придёт. Слёг с ОРЗ. От липового чая настроение мелодраматическое»
« Что-то серьёзное?» переполошилась Людмила.
« Пустяки: больше ипохондрия , чем инфлюэнца» .
Она уже заволновалась, и представила его умирающим.
« Жаль, что я далеко. Хоть лекарств бы принесла.»
« Да, в такие моменты , действительно, жаль».
« Есть кому позаботиться, если разболеетесь?»
« Нет, но я справлюсь.»
После этого, он отключился и весь вечер не писал. Но узнав, что Илья живет один, Людмила воодушевилась и осмелела.
На следующий день утром в коридоре возле ее класса встретился Владимир Аркадьевич. Он внимательно что-то читал на стенде у малого зала, где уже собрались дети на урок. Дорогая матовость костюма оттенял маслянистое сияние его большой лысины.
Что-то учащиеся раньше учителя приходят! Безапелляционно начал он ее отчитывать, даже не считая нужным поздороваться.
Значит очень мои уроки очень нравятся. Весело прировала она.
Он нахмурил мохнатые брови и зашагал от неё по коридору. Дети не поняли содержание разговора , но уловили напряжение , исходившее от взрослых. Они испугались и, внезапно, перестали шалить. Этот класс ещё никогда не занимался с такой самоотдачей: по всей школе разносилось слаженное, как дыхание одной грудной клетки, пение.
« Как самочувствие ?» Решила она вознаградить себя к вечеру за ударный труд, после четырёх учеников по сольфеджио. Многие родители отдавали детей в музыкальную школу для «общего развития», и им приходилось брать дополнительные уроки, что бы хоть как-то справляться с программой. Это были самые сложные ученики: без любви к музыке и редко с слухом. Работа с ними выматывала не только сложностью, но и бессмысленностью этих огромных усилий.
« Вашими молитвами» Незамедлительно прилетел ответ.
« Чем заняты?»
« Изучаю подкасты , но , похоже, как образовательный ресурс, их рассматривать не стоит. А Вы как?»
Людмиле хотелось рассказать что-то о прошедшем дне и ее маленькой победе, но нужно было слишком долго писать о давнем конфликте с директором и о том, как он пытается отдать ее часы другой преподавательнице-своей любовнице. Объяснять все это было слишком долго и неинтересно, и она по боялась наскучить ему. Да и победа была больше над собой, чем над кем
то: наконец-то она смогла хоть что-то возразить на безосновательные обвинения. Не в состоянии придумать , что сказать, она нашла в интернете понравившуюся когда-то запись дуэта двух виолончелей и отправила Илье ролик. Немка-блондинка и хрупая сосредоточенная китаянка были так погружены в тягучую мелодию, что их лица были отрешены от мира, как у христианских мучеников на старых полотнах. Оба инструмента жаловались, то вместе , то поочередно на какую-то общую потерю, и тяжкое ее осознание, то, воодушевляясь, находили какой-то новый смысл в своей боли. Людмиле чудились в этом опусе сложные и разнообразные шифры мыслей, непостижимых , но внушающих трепет и восхищение перед титанической работой человеческого разума, как философский трактат на незнакомом языке.
Он ответил не сразу: « Неожиданно и незаслуженно: получил истинное наслаждение» . Людмилу захлестнула волна радости оттого, что удалось донести ему свои эмоции на таком расстоянии. « Все-таки угадала: родная душа. Надо же как случайно встретились.» Задыхаясь от восторга и мучимая сердцебиением неслась она с одной подработки на другую. Дети легко заражались ее новым юным энтузиазмом, радостно шли на ее занятия, и весело и смотрели прямо в глаза, когда отвечали урок. Каждое слово от Ильи наполняло жизнь новым смыслом и светом. Он писал каждый день, никогда не здороваясь , а как-будто продолжая один и тот же долгий разговор. Никогда не обсуждал бытовые проблемы или события, казалось мысли его возникали где-то в безвоздушном пространстве и всегда преследовали цель обобщить как можно больше разных знаний и наблюдений. Людмила поражалась, что его рассуждения, иногда достойные места в учебнике по философии чередовались с самыми наивными заблуждениями, более подходившими подростку. Но она находила эти переходы очаровательными, и бесконечно представляла его лицо в обрамлении длинных волос, склонившееся над экраном. Хотелось горячо благодарить Илью за каждое сообщение.