С радостной вестью он вернулся к Йозефу. Тот усмехнулся, но не стал ничего говорить.
Иосиф направился в клуб и рассказал об устройстве. Ульрих в наступившей тишине нахмурился.
Там, по слухам, скоро забастовка будет.
И что? Все равно пойду.
Ну, удачи.
Вдруг подала голос Джута Хелльберг, невысокая девушка, на пять лет старше Иосифа. Ее круглое лицо с пухлыми губками все время кривилось, тонкий носик морщился, на лоб ниспадали светлые пряди. Она сказала:
Какой тебе в этом прок, Иосиф? Думаешь, лучше писать станешь?
Думаю, что да, сказал поэт и улыбнулся. По крайней мере у меня будет опыт.
У меня такой опыт уже третий месяц
Зато у меня намечается забастовка, а это прекраснейший сюжет для истории.
Джута неожиданно улыбнулась.
Ладно. Предлагаю тебе, Яффе, пари: ты поучаствуешь в забастовке и напишешь статью от первого лица, не более трех страниц. Мы не принимаем большие объемы. Ты должен уместить все события забастовки и описать с субъективной точки зрения и тогда я твою статью опубликую на стенде, а ты можешь сотрудничать со мной. Согласен?
Она протянула ладонь. Иосиф без колебаний пожал ее.
Да, согласен.
8
На следующий день по приходе после института на работу новичку выдали комбинезон старенький, застиранный, с дырками. Иосиф поморщился и кое-как напялил на себя униформу, на ощупь напоминающую то ли жесткую бумагу, то ли засохшую тряпку. Как только поэт вошел в цех, сразу встретил Йозефа. Он поманил его к себе и указал на мешки со словами:
Короче, те мешки в блок «А», где шитье, а вот эти в блок «Г», там мусоросжигательная печь. Ну, работай!
Ренау похлопал его по плечу и ушел.
Первые десять мешков Иосиф оттащил в блок «А». Шесть из них оказались не такими уж и тяжелыми, наполненные подстилкой и пухом, а вот остальные четыре, набитые тканью, вымотали. Мешки для блока «Г», в которых оказалась гнилая древесина, сломанные пружины и погнутые металлические прутья, совсем измотали его. До поэта теперь дошло то самое предупреждение Йозефа. Далее последовали коробки с металлическими пластинами и другими материалами. Комбинезон слипся от пота и потемнел, мышцы под конец дня болели при малейшем движении, но Иосиф не жаловался он знал, на что шел. «Ничего, думал поэт, зато буду сильнее и выносливее». Вдруг он уронил на ногу коробку и вспомнил все ругательства, которые не описывали даже самые темные классики.
Домой Иосиф возвращался вместе с Йозефом, тот расспрашивал о первых впечатлениях. Поэт лишь отмахнулся, направился в душ и, так и не дойдя до комнаты, завалился на диван, сразу погрузившись в глубокий сон.
На следующий день все так же. На этот раз было тяжелее, чем вчера, ибо кости ломило от каждого движения. Ближе к обеду к Иосифу подошел Йозеф со словами:
Сейчас начнется.
Поэт поморщился, поставил коробку на пол.
Что? Забастовка?
Да пошли же.
Подходя к блоку «А», Иосиф все отчетливее различал между стуками и шипением раскаленного металла возгласы и грохот. Толпа в двадцать пять человек собралась около кабинета директора и боролась с пятью охранниками. Чуть поодаль стоял на мешках Фундук, весь потрепанный и грязный, с палкой в руках, на которой прикреплена дощечка со словами: «Отдых и труд все перетрут!»
Мы не негры-с с плантаций, мы работяги-с! Сейчас двадцатый век-с на дворе век-с пролетариата и процветания Интернационала, и мы должны терпеть такое средневековье? Нет, не позволим-с! Эй, Йоззи, иди сюда-с!
Йозеф с минуту стоял с открытым ртом и затем подошел к нему вместе с Иосифом.
Откуда ты? Тебя же пять минут назад здесь не было. Ты сбежал с работ?
Угу. Фундук подмигнул. Сбежал, пока полицай не видел-с. До этого так, созвонился с ребятами-с, договорились кой о чем. Те говорят-с, точно утвердили со следующей недели десять часов-с. Вот я сейчас здесь, долг выполняю-с.
Ну ты дурак, товарищ! Если тебя поймают, посадят.
И пусть. Тело заперто душа свободна-с.
Что ты несешь? Йозеф наклонился к нему и поморщился. Понятно все с тобой, тогда я не участвую в этом деле. Ну их к черту, еще и в тюрьме сидеть!
И пусть! Фундук махнул рукой и пошатнулся, однако устоял на ногах. Эй, князь! Иди сюда-с!
Иосиф, который прикрывал нос от зловонного запаха коньяка, смешанного с пивом, переглянулся с Йозефом, тот пожал плечами. Поэт сделал шаг вперед, и Фундук вручил ему дощечку.
На, держи-с. Мне нужно отлить-с.
Не успел Иосиф и рта раскрыть, как лидер забастовки удалился. Дощечка хотя и не очень большая, зато тяжелая, так что поэт поставил ее на пол, уперся подбородком и не двигался с места.
Однако рабочим уже не до лозунгов и криков. Толпа, будто опьяневшая от бунта, адреналина и желания отдохнуть, налегла на дверь, и та с лязгом и грохотом повалилась на пол. Из-за угла выбежало пять охранников, они пробирались сквозь толпу, один из них открыл огонь по воздуху. Немногие, в том числе Иосиф с Йозефом, пригнулись, поэт уронил дощечку. В этот момент толпа постепенно стала выходить из кабинета, неся на руках визжащего Даммера. Его лицо покраснело и опухло, очки съехали набок.
Полиция, полиция! Отпустите меня, твари, я полицию вызвал!
Толпа улюлюкала и не упускала возможности дать ему подзатыльник или пощечину, кто-то разбил очки. Иосиф не понимал, куда рабочие понесли свой трофей, да так и не получил ответа. Входная дверь распахнулась, и в цех вместе с холодным уличным ветром вбежали десять полицейских с автоматами наготове.
Руки за голову, живо!
Рабочие остановились, улюлюканье смолкло даже Даммер перевел дух и сказал:
Да отпустите уже.
Его поставили на землю, он подбежал к полицейским, спрятался за их спинами и в гробовой тишине пропищал:
Они хотели меня убить!
Неожиданно другая дверь сбоку, где находилась уборная, отворилась и на пороге появился Фундук. При виде стражей порядка он поднял брови и прогремел:
Чего-с? Вы еще кто?
Один из полицейских направил на него оружие.
Руки вверх!
Лицо лидера забастовки побелело.
А-а-а Ни черта себе, чего здесь устроилось-с Эй, ну что вы как истуканы-с? Вперед, вперед!
Но никто из рабочих не сдвинулся с места. Тогда Фундук с ревом набросился на ближайшего полицая и повалил того на пол. Раздался выстрел, тело Фундука обмякло, и противник отпихнул его в сторону, с нескрываемой брезгливостью стряхнул капли крови с кителя. Среди рабочих послышался сдавленный стон, и это стало сигналом: остальные бросились врассыпную, полицейские за ними.
Йозеф опомнился первым; он схватил Иосифа за руку и повел к черному входу.
Шевелись ты!
Поэт, белее смерти, плелся за Ренау, приговаривая:
Фундука что убили?
Лучше о себе думай.
Йозеф с ноги выбил дверь. Влажная от пота кожа не ощущала ни ледяной ветер, ни моросящий дождь. Они пробежали мимо свалки, перепрыгнули через забор и выскочили на дорогу.
9
Прошло два часа. Иосиф и Йозеф успели согреться и перекусить. После обеда зазвонил телефон, и их пригласили в полицейский участок. Иосиф напрягся. «Ну вот, подумал он, сейчас сделают выговор за плакат. Вот тебе и поучаствовал в забастовке, называется!» Однако по приезде на удивление поэта никто с порога их не окружил, не надел наручники. Следователь, добродушный толстячок, который, даже вопреки всяким правилам, предложил закурить и попить чай, расспрашивал лениво и вяло, словно те сидели у него в гостях. Как оказалось, никто на них даже внимания не обратил во время стычки, однако в список рабочих смены они зачислены. Допроса не избежать. Иосиф и Йозеф почти не врали, говорили, что да, видели они забастовку, но не принимали в ней участия. Фундук жив, лежит в больнице с простреленным насквозь боком; скоро его арестуют, а потом суд. Скоро всего, его посадят.
И все же полностью выйти сухими из воды не получилось. Йозеф не мог долго отпираться и сказал о том, как слышал ранее о предстоящей забастовке. Иосиф тоже не отрицал вину. Следователь неожиданно изменился в лице и сказал: