Деревенский совет поспешно закончился, и все устремились на улицу. Полидор тер лоб огромным цветным полотенцем и, шумно дыша, выкрикивал проклятия. Первым, кого осенила догадка, был старый учитель:
Это французская форма. Они зуавы, закричал он.
И все начали пробираться к ним, с облегчением выкрикивая благодарность. Но энтузиазм спал, как только мы подошли ближе. Все увидели, что трое зуавов поддерживали и почти несли четвертого. Он был маленьким лейтенантом, почти мальчиком и очень красивым. Он был таким же белым, как лист бумаги, а в глазах стоял ужас боли, хотя губы улыбались нам. Кровь сочилась из-под формы на груди. Мне он показался молодым раненым божеством.
Я пробралась сквозь толпу и сказала:
Его надо доставить в замок. Там мы будем ухаживать за ним.
Но один из солдат покачал головой и с благодарностью улыбнулся.
Нет, мисс. Мы должны оставить его здесь в первом доме. Если кровотечение остановить, и он сможет лежать смирно, то выживет. Многие смогут. Кроме того, нам нужно найти свою часть.
Первым домом в деревне был небольшой универсальный магазин и лавка сладостей, которые держала мадемуазель Кромек, увядшая старая дева и сестра мэра.
Но он испортит мою мебель, воскликнула она, стоя у двери своего магазина и преграждая дорогу.
Буря недовольства поднялась со стороны жителей деревни, у которых не было мебели, которую можно было бы испортить. Со всех сторон я слышала:
Ты слышал нечто подобное?
Для тебя есть француженка!
Грязная лисица!
Кулаки дрогнули, а рты плюнули.
Единственными добродушными людьми были солдаты.
Пойдем, матушка, сказал тот, что улыбнулся мне. Представь на мгновение, что этот прекрасный парень твой сын.
Они добродушно отстранили ее, внесли паренька и очень аккуратно уложили на диван. Затем их главный (он носил сержантские нашивки) снова вышел, и подойдя ко мне, обратился:
Мадемуазель, сказал он, в вашем Шато есть повязки и тот, кто сможет ухаживать за раненым. Наш юный офицер хороший парень. Я поручаю его вам. Нам бы всего бокал вина поскорее, нас отправили от батальона, нужно вернуться назад.
Мы все почувствовали какое-то воодушевление благодаря этому веселому и рассудительному солдату. Полидор побежал по узкой проселочной дороге к своей таверне за вином и стаканами. Между тем, я, будучи девятилетним ребенком, побежала домой так быстро, как только ноги могли нести меня. Мое сердце наполнилось гордостью. Улыбчивый солдат выбрал меня и доверил молодого раненого бога моей заботе. Однако, не добежав до дома, я услышала радостные голоса и посмотрела вниз со склона, ведущего в замок. Я увидела, как солдаты спешили вернуться в лес и размахивали фуражками на бегу. Я ворвалась дом, рассказала о произошедшем своей гувернантке и Онорин, одной из служанок. Втроем, нагрузившись мотками нити, хлопчатобумажной тканью и пузырьками с дезинфицирующим средством, а также пижамами, мы побежали обратно в маленький универсальный магазин.
Жители толпились на улице возле магазина все в том же недобром настроении. Нас приветствовали радостными криками.
А, англичанки! восклицали некоторые из них. Тогда, во Франции наши особы были у всех на языке, кроме Полидора. А старик лет восьмидесяти взглянул на меня с ухмылкой.
Малютка! Мне бы только ее ноги, а больше ничего!
Да, у нее есть ноги, у этой маленькой иностранки, добавил осторожно Полидор. Она может бегать.
Гувернантка не позволила мне проследовать за ними в дом. Поэтому я осталась снаружи, в волнении переминаясь с ноги на ногу, гадая о том, что они делают там с моим раненым божеством. Я молилась всем сердцем, чтобы они не навредили ему. Тем временем жители деревни понемногу расходились. Стояло лето. Зерна следовало посеять, а лозы пригнуть, и не было молодежи, которая бы могла помочь. Я была рада, что они ушли. Я не хотела, чтобы они слышали стоны и возгласы боли моего божества, еще меньше я хотела, что они его запомнили и думали о нем. Но из распахнутого окна не последовало ни звука. И вся моя гордость за него превратилась в щемящий страх, что он умер.
Я помню, как закрыв глаза и сжав кулаки, отказываясь верить в это, я услышала, как Полидор Кромек проворчал:
Это правда, знаешь. У старухи вся мебель будет в пятнах. Столько крови! А кто заплатит? Правительство? Вряд ли!
Бакалейщик, похожий на маленького хорька ответил:
Да, им следовало отнести его в Шато. Какое значение для богатых будет иметь пара испорченных простыней? Они могут себе это позволить. Умрет ли он? Это война, а он солдат.
Это хуже, чем война, клятвенно заверил Полидор Кромек. Это возвращение 1870 года.
Вдруг они замолчали, и я была уверенна, что один другого тычет под ребра, указывая на меня.
Молчание собравшихся было нарушено только что подошедшим моим старым другом, школьным учителем.
Господин мэр, сказал он, обращаясь к Полидору Кромеку официально-авторитетным тоном, я думаю, что если раненого офицера привезли в эту деревню, то должно быть враг совсем близко. Ничего хорошего о них беженцы не говорят. И вот, что я скажу вам, господин мэр, женщин нужно заставить уехать.
Старый учитель был единственным человеком в деревне с холодной головой на плечах. Полидор Кромек и маленький бакалейщик Гаврош были заняты своими собственными мелкими обидами и злобой. Мы потеряли рассудок, руководствуясь энтузиазмом в уходе за нашим раненым героем. И упустили важное близость врага. Даже уланы, и те были забыты за прошедший час.
Полидор сорвался с места, чтобы предупредить всех об эвакуации деревни, и в ту самую минуту гувернантка позвала меня из окна дома.
Он хочет поблагодарить вас.
Я зашла внутрь на цыпочках. Молодой зуав лежал на койке, устроенной на большой кушетке. Его рана не кровоточила, он был умыт и одет в пижаму, которую мы принесли из замка.
Вам нельзя разговаривать, месье Анри, сказала моя гувернантка. Он уже был для них «месье Анри» а полностью, лейтенант Анри Флавель из шестого полка зуавов.
Пуля прошла сквозь лёгкое, но рана чистая, и, если он будет благоразумен, то поправится.
Зуав улыбнулся мне. Теперь ему стало легче. Боль в глазах стихла. Он подозвал меня слабым движением пальцев, и я присела о, очень мягко! чуть вдалеке от него, чтобы не беспокоить.
Вы хотели отнести меня в свой замок, прошептал он. Спасибо, маленький друг. Нет, не нужно плакать. Вы слышали, что сказала мадемуазель? Я поправлюсь. Потом он слегка рассмеялся, не взирая на то, что моя гувернантка пригрозила ему пальцем. Когда я буду здоров, а вы подрастете, вы выйдите за меня замуж, маленький друг?
Я в порыве сжала ладони.
О, я согласна!
Хорошо. Вот, и решено, сказал он, его глаза весело сверкали, внезапно он сделался серьезным. Теперь слушайте все! Вы должны уехать из деревни сегодня же вечером. У вас есть велосипеды? Хорошо. Возьмите деньги, какие есть, и уезжайте тайно после наступления темноты. Воющие друг с другом страны не безопасны для молодых женщин, не имеющих мужчин, способных защитить их. Езжайте вдоль дорог как можно быстрее. И не в сторону Парижа. На юг!
Но мы не можем оставить вас здесь вот так! воскликнула я.
Он упрямо покачал головой.
Какая невыносимая жизнь ждет нас в браке, если вы отвергнете мою мольбу. Обещайте же мне!
Прежде чем я смогла пообещать, в комнату ворвался покрытый пылью и задыхавшийся мальчуган.
Меня сюда отправила мисс Ловетеар, из замка.
Мы привыкли слышать, как переиначивают имя мисс Лойтер. Моя гувернантка протянула руку, и мальчик, затолкав руку под рубашку, вытащил письмо. Оно было от мамы.
Я добралась до Барбизона, но не могу проехать дальше. Поезжайте немедленно на велосипедах. Пусть мальчик вам покажет.