Собираясь уходить, врач вручил Чернозубу небольшой пакетик.
– Чуть не забыл. Это вам от папы.
Чернозуб вскрыл пакет без большой охоты. Подарок от бывшего хозяина мог лишь усугубить чувство вины.
Порой ему хотелось прийти к папе и рухнуть распростертым перед ним, как он в ранние годы падал к ногам Джарада и братии, прося прощения за то, что пустил ящерицу в постель Поющей Корове и позволил себе дать петуха в хоре; но это было в присутствии братии, где он был равным среди равных. Но его нынешние прегрешения (laese majestatis culpa) можно было счесть непростительными. Все это, конечно, пришло ему в голову до того, как он вскрыл пакет и извлек из него красную шапку. Это была не та величественная пурпурная тиара, которая, когда впервые надеваешь ее, чуть не касается потолка кафедрального собора, а всего лишь ярко‑красная шапка, позаимствованная у кардинала Хоукена Иррикавы; ее можно было опознать по дырочке, в которой кардинал‑монарх крепил свое перо.
«Сим мы назначаем вас дьяконом святого Мейси», – гласила приложенная записка Коричневого Пони.
Папа дал ему три дня на поправку здоровья, после чего пригласил к себе в голову папского каравана. Чернозуб отказался от такой чести. Папа отказался принимать его отказ.
– Надень красную шапку, – сказал он. – Это значит, что тебе придется избирать следующего папу. Это не вознаграждение за святость или за хорошее поведение.
– Тогда, значит, за жаркое.
– Не только за него, хотя я не раз благословлял тебя, Нимми.
– В таком случае наказание за грехи? – предположил Чернозуб.
– Ну да! Ты склонен к симметрии. Или наказание, или награда. Ты всегда был симметричным дуалистом, Нимми.
– Симметричным дуэлистом? – переспросил Ксесач дри Вордар. – Что это значит, Святой Отец?
– Свободно управлялся с мечом обеими руками, – сказал стоявший рядом Топор.
Чернозуб держал красную шапку большим и указательным пальцами с таким видом, словно она была покрыта слизью.
– Придержи‑ка его, Топор, – сказал папа.
Вушин положил руки ему на плечи. Коричневый Пони взял шапку у Нимми из рук, аккуратно водрузил ее на щетинистую тонзуру и пригладил ее. Когда генерал‑сержант отпустил его, Чернозуб невольно вскинул руки к голове, но папа перехватил их и
засмеялся.
– Я должен все время носить ее? – спросил кардинал Чернозуб Сент‑Джордж, дьякон святого Мейси.
Когда наконец появились новости о войне, они пришли с тыла. Откуда‑то на западе таинственным образом появилась тексаркская кавалерия и обрушилась на семьи Диких Собак. Посыльные рассказали, что одеты они были, как безродные, что устроили резню женщин‑Виджусов и племенного скота. Стоянку одной из семей – Веток Энар – они вырезали полностью, наверное, чтобы избавиться от свидетелей, но тем не менее две дочери каким‑то чудом уцелели, и одна описала кавалерийского полковника с деревянным носом и длинными волосами, прикрывавшими уши. Другая, Потеар Веток, прожила достаточно долго, чтобы назвать имя своего бывшего мужа Эссита Веток‑Лойте, который был командиром отряда тексаркских мародеров. Она видела, как он перебил всю ее семью, после чего, полный ненависти, лично выпустил ей заряд в нижнюю часть живота, чтобы смерть ее была долгой и мучительной.
Тексаркцы, похоже, отлично знали, кого надо было убивать среди поголовья племенного скота, чтобы лишить Виджусов их извечного занятия. Кроме кровавых налетов на семейные стоянки, мародеры, как было замечено, вставая на ночлег, что‑то делали с коровами Кочевников.
Когда обо всем этом было доложено Коричневому Пони, папа погрустнел, но не удивился. Он посмотрел на Хоукена Иррикаву и сказал:
– Ваше величество были правы. Те, кого вы встретили на севере, были тексаркцами, хотя я удивлен, что, забравшись так далеко, они не столкнулись с Дикими Собаками, – повернувшись к вождю Оксшо, он сказал: – Эту заботу тебе придется взять на себя.