Большое спасибо.
Я тоже такой люблю, говорит Эвелин, и, смешно признаться, мне приятно это слышать, как будто я угодила ей чем-то.
Кому-то из вас что-нибудь еще нужно? спрашивает Грейс.
Я качаю головой, Эвелин не отвечает, и Грейс уходит.
Идемте в гостиную, устроимся поудобнее.
Я беру сумочку, Эвелин забирает у меня кофе, и мне на память приходит вычитанная где-то фраза насчет того, что харизма это «обаяние, которое вдохновляет привязанность». И какое прелестное сочетание могущественная женщина и такой простой, скромный жест.
Мы входим в большую, светлую комнату с высокими окнами. Два серовато-белых кресла, напротив серо-голубая софа. Под ногами толстый ковер цвета слоновой кости. В глаза бросается открытое черное фортепьяно под окном. Над софой увеличенная черно-белая фотография Гарри Кэмерон на съемочной площадке. Над камином афиша Эвелин в фильме 1959 года «Маленькие женщины». Вместе с Эвелин Селия Сент-Джеймс и еще две актрисы. В 50-х этих четырех женщин знали все, но испытание временем выдержали только Эвелин и Селия. Смотрю на них сейчас они как будто и сияют ярче. Но это, конечно, всего лишь предвзятость ретроспективного взгляда. Я вижу то, что хочу видеть, уже зная, как все обернется.
Эвелин ставит чашку с блюдцем на покрытый черным лаком кофейный столик.
Садитесь, приглашает она и сама опускается в мягкое кресло, подтягивая ноги. Куда хотите.
Я киваю, кладу сумочку, усаживаюсь на софу и достаю блокнот.
Так вы выставляете на аукцион платья. Щелкаю ручкой, показывая, что готова слушать.
И тут она говорит:
Вообще-то, я пригласила вас сюда под ложным предлогом.
Извините? Я почти уверена, что ослышалась.
Эвелин устраивается поудобнее и смотрит на меня.
О продаже через «Кристис» кучки платьев и говорить-то особенно нечего.
Но тогда
Я пригласила вас обсудить кое-что еще.
И что же?
Историю моей жизни.
Историю вашей жизни? Я совершенно обескуражена и изо всех сил стараюсь понять, о чем речь.
Да, откровенно обо всем.
Откровения Эвелин Хьюго это это Даже не знаю. Что-то вроде истории года.
Вы хотите рассказать вашу историю через «Виван»?
Нет.
Вы не хотите
Я не хочу делать это через «Виван».
Тогда зачем я здесь? в полном недоумении спрашиваю я.
Я собираюсь отдать свою историю вам.
Смотрю на нее и не могу понять, что именно она хочет сказать.
Вы хотите рассказать вашу историю всему миру и сделать это через меня, но не через «Виван»?
Эвелин кивает.
Ну вот, вы начинаете понимать.
И что именно вы предлагаете? Ситуация невозможная: одна из самых загадочных и знаменитых женщин во всем мире предлагает мне историю своей жизни без всяких на то причин. Должно быть, я что-то упустила.
Я расскажу вам свою историю так, что это пойдет на пользу нам обеим. Хотя, если уж начистоту, главным образом вам.
И о какой же степени откровенности мы говорим? Может быть, речь идет о каких-то ничего не значащих, отобранных ею эпизодах?
О полной. Я расскажу вам всю историю, без купюр. Хорошее, плохое, злое все. Можете выбрать любое клише, какое только пожелаете и которое означает «я расскажу вам абсолютно обо всем».
Стоп.
Мне уже не по себе, ведь я пришла всего лишь задать несколько вопросов о платьях. Я кладу блокнот на столик, на него ручку. Все нужно сделать идеально. Роскошная, хрупкая птичка прилетела и села мне на плечо, и если я допущу хоть одно неловкое движение, она может взмахнуть крылышками и улететь.
Окей. Если я правильно вас поняла, вы хотели бы исповедаться во всевозможных грехах
Что-то в ее позе, казавшейся до этого момента расслабленной и довольно-таки отстраненной, меняется. Эвелин наклоняется ко мне.
Я не говорила ни о каком признании в каких-либо грехах. О грехах речи не шло.
Я подаюсь слегка назад. Испортила. Все испортила.
Извините. Я неверно выразилась.
Эвелин молчит.
Мне очень жаль, мисс Хьюго. Для меня это все немного сюрреалистично.
Можете называть меня Эвелин.
Окей. Итак, что дальше? Что именно мы будем делать? Я беру чашку, подношу к губам и отпиваю самую чуточку.
Мы не будем делать кавер-стори для «Виван»[4].
Это я поняла. Я ставлю чашку на блюдце.
Мы напишем книгу.
Мы?
Эвелин кивает.
Вы и я. Я читала ваши работы. Мне нравится ваша четкость и лаконичность. Я восхищаюсь вашей серьезностью и деловитостью. Думаю, это пойдет на пользу моей книге.
Вы просите меня написать вашу автобиографию? Фантастика. Абсолютная фантастика. Вот и причина остаться в Нью-Йорке. И какая причина! В Сан-Франциско такое просто не случается.
Эвелин снова качает головой.
Я дам вам историю моей жизни. Расскажу всю правду. А вы напишете о ней книгу.
И мы поставим на ней ваше имя и скажем, что вы ее написали. Это называется гострайтинг[5]. Я снова беру чашку.
Моего имени на ней не будет. Я умру.
Я давлюсь кофе, и капли падают на белый ковер.
Боже мой, говорю я, наверно, чуточку слишком громко, и ставлю чашку. Испачкала вам ковер.
Эвелин отмахивается, но в дверь стучат, Грейс просовывает голову и спрашивает:
Все в порядке?
Боюсь, я пролила кофе.
Грейс входит и идет к столику посмотреть.
Мне очень жаль. Все так неожиданно и
Я перехватываю взгляд Эвелин и, хотя знаю ее не очень хорошо, все же понимаю, что мне предлагают помолчать.
Не беспокойтесь, говорит Грейс. Я об этом позабочусь.
Хотите поесть, Моник? Эвелин поднимается.
Извините?
Здесь неподалеку одно местечко, где готовят отличные салаты. Я угощаю.
На часах почти полдень, и когда я волнуюсь, то у меня сразу пропадает аппетит. Тем не менее я соглашаюсь, потому что чувствую это не просто предложение.
Вот и отлично, говорит Эвелин. Грейс, не позвонишь в «Трамбино»? Она берет меня за плечо, и минут через десять мы уже идем по чистеньким тротуарам Верхнего Ист-Сайда.
Воздух дышит холодком, и я замечаю, что Эвелин поплотнее запахивает пальто.
При солнечном свете признаки старения выступают явственнее. Белки глаз помутнели, кожа рук истончилась почти до прозрачности. Голубые прожилки вен, как у моей бабушки. Я так любила легкие, почти невесомые прикосновения ее утратившей пружинистость кожи.
Что вы имели в виду, когда сказали, что умрете?
Она смеется.
Я хочу, чтобы вы опубликовали книгу как авторизованную биографию под своим именем, когда я умру.
Окей, говорю я, как будто это самое обычное дело. Но потом осознаю, что нет, это безумие. Не хочу показаться бестактной, но вы действительно хотите мне сказать, что умираете?
Все умирают, милая. Вы умираете. Я умираю. Вон тот парень тоже умирает. Она указывает на средних лет мужчину, выгуливающего мохнатого песика. Он слышит ее, видит, что она указывает на него пальцем, и только тогда догадывается, кто говорит. И в результате застывает с открытым ртом и выпученными глазами.
Мы поворачиваем к ресторану, спускаемся на две ступеньки к двери. Эвелин садится за столик в глубине. Ее никто не встречает. Она просто знает, куда идти, и предполагает, что все остальные тоже это знают. Подошедший официант в черных брюках, белой рубашке и черном галстуке ставит на столик два стакана с водой. Эвелин без льда.
Спасибо, Трой, говорит она.
Рубленый салат? спрашивает он.
Мне определенно, а вот насчет моей подруги я не уверена.
Я беру со стола салфетку и кладу на колени.
То же самое, пожалуйста.
Трой улыбается и уходит.
Вам понравится, говорит Эвелин, как будто мы друзья и ведем обычный разговор.
Окей. Расскажите мне еще о книге, которую мы собираемся написать.
Я уже сказала все, что вам нужно знать.
Вы сказали, что я буду ее писать, а вы умрете.
Вам нужно быть внимательнее в выборе выражений.
Может, я и чувствую себя немного не в своей тарелке и, может быть, нахожусь не совсем там, где хотела бы сейчас находиться, но с выбором выражений у меня полный порядок.