Я изложила все как есть, и ресечер[11], прочитав мои откровения за один присест, покачал головой и сказал:
О нет, нет, нет, нет. Так не пойдет. Ваша мать погибла в аварии, и вас растил отец. Он работал строителем на Манхэттене и летом, по выходным, водил вас на Кони-Айленд. Если кто спросит, вы любите теннис и плавание, и у вас сенбернар по кличке Роджер.
В студии с меня сделали не меньше сотни стоковых фотографий. С новым цветом волос и новой стрижкой. С новой, подтянутой фигурой. С белыми зубами. Вы не представляете, что со мной делали, чтобы я стала моделью. Я улыбалась на пляже, играла в гольф, бегала по улице за сенбернаром, которого позаимствовали у художника-декоратора. Я солила на камеру грейпфрут, стреляла из лука и поднималась по трапу на борт самолета. Не говоря уже о праздничных фотографиях. В знойный сентябрьский день я сидела в красном бархатном платье рядом с наряженным рождественским деревом и делала вид, что открываю коробку с подаренным котенком.
Люди из костюмерной последовательно и строго следовали указаниям Гарри Кэмерона, и мой образ неизменно включал обтягивающий свитер с пуговицами впереди.
Бог не наградил меня фигурой песочные часы, и моя задница напоминала плоскую стену хоть картину вешай. Мужчин привлекала моя грудь, женщины восхищались лицом.
По правде говоря, я не уверена, когда именно вычислила, к чему мы стремимся, какую цель ставим. Наверное, это дошло до меня в те недели, когда проводились фотосессии.
Планировалось, что я буду являть две противоположности, сложный образ, который трудно разгадать, но за который легко ухватиться. Мне предстояло быть одновременно наивной и эротичной. То есть я как будто была слишком цельной, чтобы понять нездоровые мысли, возникающие у зрителя, когда он меня видел.
Чушь, конечно. Но воплотить такой образ было нетрудно. Иногда я думаю, что различие между актрисой и звездой в том, что звезде комфортно быть такой, какой ее хочет видеть мир. И я чувствовала себя комфортно, будучи и невинной, и соблазнительной. Пока шли пробы и проявлялись фотографии, Гарри Кэмерон затянул меня в свой офис. Я знала, о чем он хочет поговорить. Знала, какую деталь осталось поставить на место.
Как насчет Амелии Доун? По-моему, звучит неплохо, а?
Мы сидели вдвоем в его офисе, он за столом, я в кресле.
Я подумала.
Что-нибудь с инициалами Э.Х? Мне хотелось получить что-нибудь поближе к имени, которое дала мама, Эвелин Эррера[12].
Эллен Хеннеси? Он покачал головой. Нет, слишком консервативно.
Я посмотрела на него и предложила то, что придумала прошлой ночью, но с таким видом, будто придумала только сейчас.
А как насчет Эвелин Хьюго?
Отдает французским. Гарри улыбнулся. Мне нравится.
Я встала и пожала ему руку, а когда уже взялась за ручку двери, Гарри остановил меня.
Еще один момент.
Окей.
Я прочитал твои ответы в опроснике. Он смотрел мне в глаза. Ари очень доволен твоими успехами. Считает, что у тебя большой потенциал. Студия полагает, что было бы полезно, если бы ты встретилась кое с кем, появилась в городе с парнями вроде Пита Грира и Брика Томаса. Может быть, даже с Доном Адлером.
В «Сансете» Дон Адлер был самым популярным актером. Его родители, Мэри и Роджер Адлер, блистали в кино в 30-е. Дон принадлежал к голливудской элите.
Что, какая-то проблема? спросил Гарри. Он не стал упоминать Эрни, потому что знал в этом нет необходимости.
Никаких проблем, сказала я. Абсолютно.
Гарри кивнул и протянул мне визитку.
Позвони Бенни Моррису. Он адвокат. Занимался разводом Руби Рейлли и Мака Риггза. Он поможет все уладить.
Придя домой, я сказала Эрни, что ухожу от него.
Он проплакал шесть часов подряд, а потом, уже под утро, когда я легла рядом с ним, сказал:
Bien[13]. Если ты так хочешь.
Студия дала ему расчет, а я оставила прочувственное письмо, написав, как мне больно покидать его. Все это было неправдой, но я чувствовала, что обязана закончить наш брак тем же, с чего начала притворными словами любви.
Я не горжусь тем, как обошлась с ним, причинила ему боль, и это далось мне непросто.
Но я также знаю, что должна была покончить с Адской кухней. Я знаю, каково оно, когда не хочешь, чтобы твой отец смотрел на тебя слишком пристально или ненавидел тебя и бил, или любил чуточку чересчур. И я знаю, что чувствуешь, когда видишь перед собой будущее мужа, представляющего собой новую версию твоего отца, с которым ты ложишься в постель, когда меньше всего этого хочешь, и которому ты готовишь на обед только бисквиты и консервированную кукурузу, потому что на мясо не хватает денег.
Как я могу осуждать четырнадцатилетнюю девчонку, которая делала все, что в ее силах, чтобы вырваться из города? И как я могу судить восемнадцатилетнюю девушку, которая вырвалась из брака, когда это стало возможно и безопасно?
В конце концов Эрни женился на женщине по имени Бетти, подарившей ему восьмерых детей. По-моему, он умер в начале 90-х, успев многократно стать дедушкой.
Полученные от студии деньги Эрни внес в качестве первого взноса за дом в Мар-Виста, неподалеку от студии «Фокс». Больше я о нем не слышала.
Так что, если судить по пословице, что все хорошо, что хорошо кончается, то можно сказать так: нет, я не жалею.
7
Эвелин, говорит Грейс, входя в комнату. У вас через час обед с Ронни Билманом. Просто хотела напомнить.
Ах да, верно. Спасибо. Грейс выходит, и Эвелин поворачивается ко мне. Продолжим завтра? В то же время?
Да, отлично. Я начинаю собирать вещи. Пока сидела, моя левая нога затекла, и теперь я постукиваю ею по полу, стараясь привести ее в порядок.
Как, по-твоему, пока идет? Эвелин поднимается и идет меня провожать. Сможешь из этого сделать историю?
Я могу сделать все.
Вот молодчина, смеется Эвелин.
* * *
Как дела? спрашивает мама, когда я отвечаю на звонок. Вопрос общий, но я понимаю она хочет спросить: как ты живешь без Дэвида?
Нормально. Я кладу сумку на диван и иду к холодильнику. Мама в самом начале предупреждала, что Дэвид, возможно, не самая лучшая для меня пара. Мы встречались с ним несколько месяцев, прежде чем я привела его домой на День благодарения.
Ей понравилось, что он вежливый, что помог накрыть на стол и убрать потом посуду. Но утром, прежде чем он проснулся в наш последний день в городе, она спросила, связывает ли нас с Дэвидом что-то значимое. И добавила, что не «видит этого».
Я заметила, что ей и не нужно ничего видеть и что я это чувствую.
Но ее вопрос застрял у меня в голове. Иногда он звучал шепотом, иногда отдавался громким эхом.
Позвонив ей, чтобы сказать, что мы обручились примерно через год после самого события, я надеялась, что она поймет, какой он добрый, как беспроблемно он вошел в мою жизнь. С ним все было легко, все получалось без усилий, и в те дни это представлялось такой редкостью, такой ценностью. И все равно я беспокоилась, что она снова заговорит о своих опасениях, напомнит, что я ошиблась.
Она не заговорила, не напомнила. Наоборот поддерживала и помогала.
Делала ли она это из уважения к моему решению, но без одобрения?
Я тут подумала говорит мама, когда я открываю дверцу холодильника. Нет, правильнее сказать, я разработала план.
Достаю бутылку пеллегрино, пластиковый контейнер с помидорами-черри и ванночку с сыром буррата.
О нет Что ты сделала?
Она смеется. У нее такой чудесный смех. Беззаботный, юный. У меня он другой, несообразный. То громкий, то хриплый. Иногда он звучит старчески. Дэвид говорил, что старческий и есть самый настоящий, потому что ни один здравомыслящий человек не пожелает себе такого смеха. Когда же я так смеялась в последний раз?
Пока я ничего еще не сделала. Пока все в стадии замысла. Но я подумываю приехать к тебе.
Секунду-другую я молчу, взвешиваю за и против, с усилием пережевывая слишком большой кусок сыра. Против: она станет критиковать все, что ношу в ее присутствии. За: она приготовит макароны с сыром и кокосовый пирог. Против: каждые три секунды будет спрашивать, все ли у меня в порядке. За: по крайней мере, несколько дней я буду возвращаться не в пустой дом.