Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в
безопасности за своим столом и стараясь успокоить жену, я и сам понемногу осмелел.
- Они сделали большую глупость, - сказал я, прихлебывая вино. - Они опасны, потому что, наверное, обезумели от страха. Может быть, они
совсем не ожидали встретить живых существ, особенно разумных живых существ. В крайнем случае один хороший снаряд по яме, и все будет кончено, -
прибавил я.
Сильное возбуждение - результат пережитых волнений - очевидно, обострило мои чувства. Я и теперь необыкновенно ясно помню этот обед.
Милое, встревоженное лицо жены, смотрящей на меня из-под розового абажура, белая скатерть, серебро и хрусталь (в те дни даже писатели-
философы могли позволить себе некоторую роскошь), темно-красное вино в стакане - все это запечатлелось у меня в памяти. Я сидел за столом,
покуривая папиросу для успокоения нервов, сожалел о необдуманном поступке Оджилви и доказывал, что марсиан нечего бояться.
Точно так же какая-нибудь солидная птица на острове св.Маврикия, чувствуя себя полным хозяином своего гнезда, могла бы обсуждать прибытие
безжалостных изголодавшихся моряков.
- Завтра мы с ними разделаемся, дорогая!
Я не знал тогда, что за этим последним моим обедом в культурной обстановке последуют ужасные, необычайные события.
Глава 8
В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ
Самым невероятным из всего того странного и поразительного, что произошло в ту пятницу, кажется мне полное несоответствие между
неизменностью нашего общественного уклада и началом той цепи событий, которая должна была в корне перевернуть его. Если бы в пятницу вечером
взять циркуль и очертить круг радиусом в пять миль вокруг песчаного карьера возле Уокинга, то я сомневаюсь, оказался ли бы хоть один человек за
его пределами (кроме разве родственников Стэнта и родственников велосипедистов и лондонцев, лежавших мертвыми на пустоши), чье настроение и
привычки были бы нарушены пришельцами. Разумеется, многие слышали о цилиндре и рассуждали о нем на досуге, но он не произвел такой сенсации,
какую произвел бы, скажем, ультиматум, предъявленный Германии.
Полученная в Лондоне телеграмма бедняги Гендерсона о развинчивают цилиндра была принята за утку; вечерняя газета послала ему телеграмму с
просьбой прислать подтверждение и, не получив ответа - Гендерсона уже не было в живых, - решила не печатать экстренного выпуска.
Внутри круга радиусом в пять миль большинство населения ровно ничего не предпринимало. Я уже описывал, как вели себя мужчины и женщины, с
которыми мне пришлось говорить. По всему округу мирно обедали и ужинали, рабочие после трудового дня возились в своих садиках, укладывали детей
спать, молодежь парочками гуляла в укромных аллеях, учащиеся сидели за своими книгами.
Может быть, о случившемся поговаривали на улицах и судачили в пивных; какой-нибудь вестник или очевидец только что происшедших событий
вызывал кое-где волнение, беготню и крик, но у большинства людей жизнь шла по заведенному с незапамятных лет порядку: работа, еда, питье, сон -
все, как обычно, точно в небе и не было никакого Марса. Даже на станции Уокинг, в Хорселле, в Чобхеме ничто не изменилось.
На узловой станции в Уокинге до поздней ночи поезда останавливались и отправлялись или переводились на запасные пути; пассажиры выходили из
вагонов или ожидали поезда - все шло своим чередом. Мальчишка из города, нарушая монополию местного газетчика Смита, продавал вечернюю газету.