Наил почувствовал вкрадчивый, сквозняку подобный холод.
— Ты его носишь?
— Да, а что в этом такого? Найл пытался говорить спокойно, обыденным голосом.
— Дай посмотреть?
Он протянул руку. Симеон был явно озадачен, но тем не менее полез под тунику, снял золотую цепочку с шеи и передал Найлу. Тот, подержав ее секунду на ладони, неожиданно обронил: ему показалось, что она живая, как какое-нибудь небольшое насекомое. Когда он следом поднял ее снова, присутствие жизни истаяло; это был просто кусочек металлического сплава. Направляемый каким-то шестым чувством, Найл опустил кулон в свой стакан меда. Остальные двое смотрели с замешательством.
— Ты чего это?
Найл смутился, понимая, что объяснение будет звучать абсурдно; подумал даже покривить душой, но решил: не надо. Жестом он указал на стакан.
— Вот он, я думаю, его и погубил. Симеон растерянно покачал головой.
— Это как же?
— Ты думаешь, зачем они все носили эти штуковины не шее? Для красоты? Это было бы глупо. Стоило поймать с ним одного, как остальных двоих опознать было бы уже легче. Нет, это какого-то рода проводник, или передатчик.
Оба собеседника неотрывно смотрели на кулон, успевший покрыться пузырьками.
— Откуда у тебя такие мысли? — спросил Симеон.
— Я брал кулон в Белую башню.
— Ах, вон оно что! — понимающе воскликнул Симеон. Найл дал ему остаться при своем мнении, это избавляло от объяснений.
— Но зачем ты сунул его в стакан? — недоумевал Вайг.
— Потому что вино — живая субстанция. Оно бы как-то отреагировало на вибрацию.
— Но ведь от проводника не наступает смерть, — заметил Симеон.
— От такого, я думаю, может, — уверенно сказал Найл. Вайга все это никак не убеждало.
— Но что заставляет тебя так думать?
Секунду Найл думал рассказать им, что произошло с ним в Белой башне, но отказался от такой затеи, слишком долго, да еще и неизвестно, поверят ли. Интерналайзер надо испытать на себе, чтобы понять. Вместо этого он сказал:
— Это так, просто догадка. Вот потому мне и хочется увидеть тело. Ты пойдешь со мной? — он повернулся к Симеону.
— Разумеется. Только ничего, если вначале все-таки доем? Покойник же не встанет и не сбежит.
— Ох, извини, — Найл не учел, что Симеон устал, — можешь не торопиться.
Симеон, понимая, что ведет себя несколько бесцеремонно, заметил:
— Ты вон и сам к еде едва притронулся.
— Ах да, конечно, — Найл заставил себя сжевать кусок хлеба с маслом, но безо всякого аппетита.
Пока Вайг с Симеоном опустошали графин меда, Найл делал вид, что слушает их разговор, хотя на самом деле мысли витали вокруг кулона и человека с уставленным перстом. Он поймал себя на том, что хотел бы переговорить с Дравигом — насколько все-таки легче общаться с разумным пауком, чем с человеком. Силуэт в черной мантии был таким четким, что Найл, казалось, различал кустистые брови, заостренные уши, пальцы с перепонками; пришлось тряхнуть головой, чтобы наваждение сгинуло. Взгляд упал на идущие вверх пузырьки в стакане, и одолела курьезная апатия, сродни гипнозу.
От грянувшего стука оборвалось сердце; Найл вздрогнул и как будто очнулся. Он сконфузился, поняв, что это всего лишь Нефтис стучит в дверь.
— Мой господин, здесь повелитель Дравиг.
— Хорошо, проси.
Когда в комнату влез Дравиг, Вайг с Симеоном поднялись; у них уже вошло в привычку ощущать неловкость, сидя в присутствии паука. Паучий ритуальный жест Найл принял кивком головы.
— Рад тебе.
— Я почувствовал, что ты хочешь меня видеть, потому и пришел.
Симеон и Вайг опустились обратно на подушки. Зная, что пауки недолюбливают вид занятых едой людей, Найл предложил:
— Давай пройдем в другую комнату, — и передал по дороге Нефтис: — Накажи, пожалуйста, Джарите, пусть принесет еще вина гостям.