В общем, этот детский садик был основной точкой нашего квартала, где можно было делать всё непотребное. И, конечно, если бы мы были уже совершеннолетними, мы бы ни за что не стали прятаться среди всей этой мерзости. Но бухать нам тогда ещё было рано, поэтому приходилось изощряться, дабы не нарваться на проблемы со взрослыми.
Мы влезли сквозь дырку в ржавом сеточном заборе и юркнули в первую беседку. Красный аккуратно свинтил пробку и, приложившись губами к горлышку, сделал несколько больших глотков.
Куда так торопишься? недовольно спросил я и украдкой покосился в сторону Бога.
Да пить охота, пояснил Красный, передавая мне бутылку.
Я последовал его примеру и сделал примерно столько же больших глотков. Это было делом принципа: пить одинаково, чтобы каждый употребил поровну и в равной степени опьянел.
Открывай сухари, сказал я, ещё раз пригубив пиво.
Прокопенко с хрустом разорвал пачку, и несколько штук просыпались.
Вот растыка! проворчал я.
Да ладно, не вопи, огрызнулся Витёк.
Я протянул руку и вынул из пачки щепоть. Разгрызая закуску, я почувствовал терпкий солёный вкус.
С салом и горчицей что ли?
Витёк взглянул на упаковку.
Не, с хреном и перцем. Да какая разница, там одно и то же всё химия сплошная, глубокомысленно изрёк он.
Через пятнадцать минут мы расправились с литром нефильтрованного, и по телу растеклась приятная нега.
Дало в голову? спросил Красный.
Да, есть немного.
Тогда давай пройдёмся, надо всё выветрить до возвращения домой.
Пошли, согласился я.
Мы вылезли обратно через дырку в заборе и поплелись по жаркой пустынной улице. Из-за домов послышался колокольный звон, и я с готовностью посмотрел в сторону Бога, извиняясь взглядом за то, что выпил пиво и вообще за всё, что делаю в своей жизни непозволительного. Я знаю, что Бог прощает, но может и покарать, и я готов понести Его наказание в любую минуту.
Куда ты опять смотришь? услышал я голос Красного.
Не важно, сказал я, не желая снова вдаваться в лживые объяснения.
Наплевать. Может это пиво сделало меня таким расслабленным, а может то, что кроме Красного здесь больше никого не было, и забить на одно мнение было проще, чем на мнение многих.
Что будешь делать на этой неделе? спросил я.
Завтра на рыбалку поедем с дедом. Рано утром, точнее, даже ночью. В прошлый раз в три часа выехали. Потом не знаю, к Делюге думаю сходить, в комп поиграть.
Да, комп классная штука. А тебе дед не собирается купить?
Неа, говорит это вредно для глаз. И вообще, сам знаешь: «товарищ Сталин объявил кибернетику лженаукой».
Он смешно изобразил интонации своего деда.
Мне вот тоже не покупают что-то, пожаловался я. Сейчас уже все кино даже смотрят через компьютер, на дисках. А у нас всё видик.
На дисках, да, подхватил Красный. Ди-ви-Ди ещё появилось. Но цены на них баснословные. Ты видел?
Да. А что, может, до «Матрицы» дойдём? Полазим там.
Да, погнали, согласился Витёк.
И мы пошли в магазин техники «Матрица», в паре километров от наших дворов. По пути Красный затронул ещё одну неприятную для меня тему.
Интересно, получится у Самсона трахнуть Ангелину, как думаешь?
Не знаю, ответил я зло и машинально добавил, надеюсь, что нет.
К моему удивлению Прокопенко разделил мою надежду:
Я тоже надеюсь, что нет. Бесят меня такие, как Штерн, если честно. Они как сраные буржуи, про которых дед рассказывает. Родился у богатого папочки на всём готовом и сейчас уже с детства всё самое лучшее для него. И девки ведутся на это. Хотелось бы верить, что Шубина не такая, но как показывает действительность
Я шагал и хмуро смотрел себе под ноги.
Что, скажешь я не прав? потребовал ответа Красный.
Не знаю, Витёк. Я, если честно, запал сильно на эту Ангелину, снова, не подумав, брякнул я.
Чёрт, что со мной делает это проклятое пиво?
А, забудь, махнул рукой Прокопенко, ничуть не удивившись моим словам. Для таких как мы это дело безнадёжное. Хочется верить, что в будущем что-то изменится, а пока что мы простые дети из бедных семей, нам такие как Ангелина не светят.
Может, ты и прав, сказал я, хотя в глубине души так не считал.
Не хотел считать. Мне нравилось верить в то, что Ангелина не такая как все, что она когда-нибудь оценит мои к ней чувства и воздаст им по заслугам. Я очень на это надеялся, и эта моя надежда пробуждала во мне блаженное состояние.
А Прокопенко не унимался:
Понимаешь, какое дело, тёлки, они ищут где получше. Самсон, сразу видно, что вариант хороший. Х ли: папа на крутой машине с водителем, почёт, деньги, уважение. Да и сам он тоже, что греха таить, не совсем урод, да умный к тому же. Девчонки попроще, не звёзды, они на таких даже не смотрят, потому что знают: ничего не светит. И вот среди них нам и надо выбирать подружек.
Я молчал, сжав зубы, а Красный продолжал:
Да, я вижу, что тебе это неприятно, дружище, но ты же знаешь мы одна команда. Ты меня вообще вот с таких лет знаешь, он показал рукой уровень высоты, означавший, с каких именно лет. Кстати говоря, ты зря так отворачиваешься от Фаинки.
Я с удивлением вытаращился на него:
Ты это серьёзно?
Абсолютно, а что тебя так удивляет?
Вообще-то ей двенадцать лет, если что, или вообще одиннадцать.
Так. Дальше?
Что, «дальше»? Она ещё вообще дитё, чтобы
Чтобы что? Перестань, Смык, я тебе не об этом говорю. Я говорю, что с ней можно дружить, потому что через пять лет ей будет семнадцать, а тебе девятнадцать. А если ты сейчас добьёшься своего и отвергнешь её окончательно смотри, чтоб жалеть потом не пришлось.
Меня начало это злить. Вот как он заговорил, когда остальной банды нет! А там, в лагере, когда Фаина меня приглашала на танцы в дискотеке, стоял и глумился со всеми как мразь последняя! Да он и сейчас, наверное, готовит многоходовку какую-нибудь, чтобы я с ним согласился, а он потом при всех заявит: «Смык сам сказал, что Фаину любит». Всё с тобой ясно, козёл, не думай, что я такой дурак. Я вижу все твои замыслы на хитрой морде как на карте!
Почему бы тебе самому не подружиться с Фаиной? спросил я. Вырастишь для себя будущую невесту.
Он отмахнулся:
Она же за тобой бегает, а не за мной! А, ладно, твоё дело. Будешь потом жалеть. Девочки в этом возрасте любят самой чистой любовью, потом она подрастёт, разочаруется, обозлится. И станет сукой понтовой, а ещё позже вообще он снова махнул рукой. И всё потому, что такие дураки как ты не способны разглядеть счастье у себя под носом. Ты разрушаешь прекрасное!
У меня от этой его тирады аж рот раскрылся, и тут он прыснул и начал ржать как, накурившийся анаши, деревенщина. Я не выдержал и стал смеяться тоже.
Ну ты даёшь, клоун!
Он вытер выступившие от смеха слёзы и сказал:
Вообще, я говорил всё это серьёзно. Меня твоя дебильная рожа развеселила. Аж хайло раззявил, лох!
Я врезал ему кулаком по плечу.
Пошёл ты! Коммунистическое трепло!
Мы подошли к «Матрице».
Ладно, пойдём позырим, что там интересного появилось за месяц, сказал Красный и распахнул стеклянную дверь.
Мы вошли внутрь и с мальчишеским интересом воззрились на ряды телевизоров, музыкальных центров и прочей техники. По всему торговому залу были расставлены вентиляторы, обдававшие покупателей приятным ветерком.
Стоящий поодаль охранник неприязненно на нас покосился. По торговому залу слонялись несколько продавцов-консультантов, фактически выполняющих, судя по их пристальным взглядам, роли сигнализаций, а не помощников в выборе товара.
Мы прошли через ряд мерцающих экранов. Среди изобилия пузатых телевизоров возвышались несколько громоздких, с плоским экраном, а на особенном месте, так, чтобы до него нельзя было дотянуться руками, стоял король всех телевизоров жидкокристаллический! Его экран был толщиной не шире развёрнутой ладони, а диагональ достигала, наверное, метра два.