А официально это как-то рассматривалось?
Да ведь Коростылев был сам как ребенок! Ничего доказать толком про этих жженых торгашек не смог, его еще самого в сутяжничестве обвинили, но новаторский почин Клавдии пришлось свернуть, а завстоловой, ее компаньоншу, Коростылев все-таки вышиб. Вот с тех пор и познакомились они
Я встал, хотел попрощаться и все-таки не выдержал, спросил:
Скажите, Костя, а вы всегда так относились к своей бывшей жене? Я хочу спросить всегда ли вы ее так оценивали?
Он медленно помотал головой, через силу ответил:
Нет, я ее так не оценивал раньше Она и не была такой И относился я к ней совсем по-другому Когда-то была она замечательной девчонкой Попала она в это торгашеское болото, и засосала ее трясина макушки не видать A-а, чего толковать теперь об этом! Все прошло
О многом хотел бы я его поспрашивать, да не набрался духа. Потому что понял: ничего не прошло. Длится пожизненная необъяснимая мука большой любви к женщине, которую не уважаешь, презираешь, должен ненавидеть, а лучше всего позабыть, да только чувствам своим мы не хозяева, и живут они, нас не спрашиваясь, как покинувшие нас любимые
На лестничной клетке было четыре двери, но, даже не вглядываясь в номера квартир, я сразу понял, куда мне надо звонить: кожано-коричневая, пухло-набивная, узорно обитая желтыми фигурными шляпками гвоздей, с немигающим зрачком смотрового глазка в центре дверь в жилище Клавдии Салтыковой. Не дверь, а современное городское воротище в маленькую крепость на третьем этаже каркасно-панельного дома.
Нажал на кнопку звонка, но не услышал ни дребезга, ни шума шагов. Тишина. Или никого нет дома, или изоляция хорошая. Еще на всякий случай позвонил и уже собрался уходить, как дверь вдруг распахнулась и досадливый женский голос выкрикнул:
Да не трезвонь ты, слышу я, слышу!..
Клавдия Салтыкова посмотрела на меня в упор и, видно, сразу догадалась, кто я, точно так же как я опознал ее, хоть и не приходилось мне видеть ее никогда.
Ах, это вы, оказывается Что ж, заходите, коль пришли посторонилась, пропуская меня в прихожую, и на лице ее стыло выражение неприязненно-скучающее.
Здравствуйте, Клавдия Сергеевна. Моя фамилия Тихонов. Прошу прощения за то, что пришел без приглашения, но очень уж мне хотелось поговорить с вами
Да знаю я сердито кинула она.
Я обернулся в поисках вешалки оставить куртку и увидел, что дверь изнутри стальная. И рама дверная, вся коробка стальная. Аккуратно проклеенная обоями под дуб.
Не замечая ее информированности о желании повидаться, я сказал:
Дверь у вас хорошая Надежная
А у меня все хорошее, серьезно ответила она. Я вообще люблю так чтобы получше и подешевле По доходам по нашим скромным.
Я засмеялся:
Насчет получше это понятно. А как подешевле выходит?
Калькулировать надо уметь, туманно сказала она, а потом великодушно пояснила: В Москве зажиточные люди такие двери за полтыщи ставят, некоторые из-за границы везут. А мне на ремзаводе нашем по наряду за полсотни сварили. И две бутылки за установку. Если вам такая понадобится, могу помочь
Сказала и засмеялась издевательски, и во всем ее снисходительном тоне, в манере говорить со мной проступала нескрываемая мысль, что такой нищей гультепе, голи перекатной, как мне с покойным моим дружком и учителем Кольянычем, не то что стальная дверь не нужна, а на дверную задвижку тратиться глупо.
Спасибо, Клавдия Сергеевна, за любезное обещание. Накоплю добра на стоимость такой замечательной двери и сразу вас попрошу.
Она осуждающе покачала головой:
Вот так во всем! Простых людей милиция призывает надежнее обеспечивать сохранность жилищ, чтобы ворам потачки не давать, а как самим на копейку разориться для укрепления общей законности так вас нету
Она провела меня в большую комнату гостиную, столовую, да и кабинет, наверное, ее домашний.
Ко мне в дом, Клавдия Сергеевна, воры не полезут. Вы не волнуйтесь я им потачки не дам
Что так уважают они вас? Или красть нечего?
Уважают, наверное. Может быть, как раз потому, что красть нечего. А общую законность, как вы говорите, я другим способом укрепляю.
Она показала на зеленую плюшевую заводь югославского дивана:
Вы садитесь, в ногах правды нету. Да и меня уж за сегодня ноги не держат. С утра отоваривание ветеранов, вчера учетом замучили, в четьверг снятие остатков
Она мягко выговаривала «четьверг».
Богатое жилье. Обиталище человека, еще вчера бывшего бедным. У которого вдруг оказалось сразу много денег. И вещей. И все это надо было быстро собрать, притащить в эту квартиру, расставить, разложить, распихать по местам. Или без места. Некогда было раздумывать место искать. Надо было вещи унести оттуда, где они были раньше, и собрать здесь.
Я оглядывался по сторонам и со стыдом вспоминал свой давний сон вхожу к себе во двор, а навстречу ветер деньги несет. Кружатся на ветру, мчатся на меня купюры нежно-сиреневые, как весенний вечер, четвертаки. И сочно-зеленые полсотни, похожие на молодую тополиную листву, хрусткую и клейкую. Я хватаю эти деньги и рассовываю их по карманам, за пазуху, тороплюсь изо всех сил ясно ведь, что сейчас этот поток иссякнет, когда еще такая благодать повторится. И жалею в своем сумасшедшем стыдном сне, что бездна этих деньжищ мимо меня пролетает, пропадает на улице.
Проснулся, как в тяжелом похмелье, с испугом за себя. А Салтыкова не проснулась, ей все еще снится наяву мой глупый сон. Сидит напротив меня в удобном мягком кресле, запахнув поглубже красивый белый халат со строгой этикеткой «Пума», смотрит мне прямо в лицо и строго спрашивает:
Так о чем это вы со мной поговорить-то хотели?
Я вас о многом хотел расспросить
Хотеть никому не запрещено, сурово усмехнулась она. Лицо у нее было тяжело-красивое, и существовал в нем трудноуловимый перелив, как на цветных календариках, где рисунок меняется в зависимости от освещенности и угла зрения. Вот так же ее лицо ежесекундно меняло свой возраст: только что это была двадцатилетняя красавица-девка и вдруг без всякого перехода смотрела на меня властная немолодая баба с запечатанным жестокостью сердцем.
Так чего вам там про меня нарассказали? спросила она равнодушно.
А почему вы решили, что про вас должны были мне нарассказать? поинтересовался я.
Да городишко у нас такой, языки без костей. Им главная радость в жизни о других посудачить, чужое бельишко перемыть
А вы не любите о других говорить, Клавдия Сергеевна?
Я? удивилась она. Да по мне пропади они пропадом, мое какое дело. Я вообще о других говорю только то, что меня просили передать
Она сказала это серьезно, и я понял, что это правда. Клавдия Салтыкова была не похожа на человека, тратящего время на сплетни.
Из спальни, оттолкнув неплотно прикрытую дверь, вышла маленькая кривоногая собачонка, пучеглазая, с лохматым хвостом, похожая на декоративную аквариумную рыбу. Деликатно процокав когтями по паркету, собака подошла к Салтыковой и тяжело вспрыгнула к ней на колени. Клавдия потрепала ее ласково по спине и душевно поведала мне:
Людям бы у нее поучиться не помешало. Это собачка ши-пу, ей тыщи лет несчетные. А выжила такая мелкая тварь благодаря характеру: жадная, умная, трусливая и злая
А на кой вам, Клавдия Сергеевна, злая собачонка? спросил я, вспомнив огромного добродушного Барса.
Так это она с чужими злая. А со мной она ласковая. Салтыкова сбросила ее с колен, и собачонка, отряхнувшись, покосилась на меня своими выпученными коричнево-кровавыми глазами и недовольно зарычала густым нутряным хрипом.
Салтыкова встала и пошла на кухню, а я принялся рассматривать небольшую картину в старой раме, висевшую на стене над сервантом. Хозяйка принесла кувшин и два стакана, налила в них сок, и стекло мигом вспотело холодной испариной.