Мне странно объяснять тебе, служителю закона, презумпцию невиновности. Тысячелетняя мудрость: не пойман не вор.
Я не про ловлю говорю. Их и ловить-то нечего, не скрываются давным-давно они ни от кого. На «жигулях», в дубленках, в ангорках, в «Сейках», с «Панасониками», во всех кабаках, на всех курортах, на премьерах и вернисажах они себя на всеобщий погляд выставляют, они настаивают на внимании к ним, им теперь сытости мало и достаток не радует им кураж требуется
Ну и что ты хочешь сажать без суда и следствия? Революционного террора? Тебе этого хочется? посмотрел на меня в упор Владик.
Нет, мне не хочется никого сажать без суда и следствия, грустно ответил я. Мне, вообще-то говоря, никого сажать в тюрьму не хочется. Ты ведь понаслышке знаешь, что это такое. А я знаю это хорошо
И что?
А то, что я им куражиться над памятью твоего тестя Кольяныча не дам. Они его при жизни опасались, как черт крестного знамения. Пусть и после его смерти боятся.
Может быть, ты и прав, пожал плечами Владик, но по лицу его было заметно, что он нас вместе с его тестем считает придурками.
Ладно, что нам с тобой об этом говорить, махнул я рукой. У меня к тебе есть просьба
Пожалуйста, готовно согласился Владик, но весь напрягся в ожидании чего-то неприятного.
В пять часов от автовокзала уходит на Москву автобус проводи, пожалуйста, Галю, ей надо ехать в Москву. Повернулся к Гале и твердо сказал: Тебе, Галя, сегодня надо ехать домой
Костя Салтыков ремонтировал мотоцикл. Длинный дощатый стол посреди густо заросшего жасминовыми кустами двора был накрыт для странного технического пиршества в строгом, понятном только хозяину порядке стол был уставлен деталями разобранной на винтики машины. Какие-то узлы мариновались в жестяной банке с керосином, другие обильно маслились солидолом, третьи аппетитно светились на солнце блестящими металлическими бочками.
Я так и думал, что вы зайдете ко мне поговорить, мне Алеша Сухов рассказывал о вашем разговоре, сказал Салтыков. Или к себе вызовете
Никого я не могу вызывать, я здесь лицо неофициальное. У меня в этой истории прав не больше, чем у вас или у того же Сухова, заметил я.
Салтыков через трубочку продул жиклер карбюратора, усмехнулся.
Раньше я думал, что права тем полагаются, кто на себя обязанности нахлобучивает. А теперь, как посмотрю, с правами стало вроде детской игры «на шарап» кто больше нахватал, тот и молодец, тот и умник, уважение тебе и почтение наше
Мне не хотелось с ним темнить и вымудриваться, и спросил я его напрямик:
Это вы по своей бывшей жене судите?
А что? Он положил железку на стол и посмотрел мне в лицо. Нешто мало мы уважаем Клавдию Сергеевну? Или недодаем чуток почета и внимания? Так вы не спешите она еще женщина молодая совсем, она растущий кадр, резерв на выдвижение, так сказать. Она еще в большие люди выйдет, далеко пойдет! Если все-таки не остановят
Что вы имеете в виду?
Ничего. Ну подумайте сами глупо ведь выглядит, когда здоровый, не старый еще мужик жалуется на бросившую его жену. Совестно это мне и глупо. Ни к чему совсем
Мы помолчали, и я, глядя, как сноровисто точно, ловко и ухватисто снуют пальцы среди лабиринта мотоциклетных частей, сказал:
Жаловаться ведь не обязательно плакаться. А на жену вашу бывшую мне уже несколько человек жаловались. Видать, набрала она здесь злую силу
Салтыков махнул рукой:
Уехал бы я отсюда, ничего меня здесь не держит Но как-то перед людьми совестно совсем никчемушным человечишкой выглядеть неохота.
А в чем она никчемушность-то?
Ну, как там ни верти ни крути, а получается одно бросила баба мужа, из дома вышибла, ребенка отняла, а теперь совсем из города вон прогнала, чтобы у нее с новым мужиком под ногами не путался. Не хочется мне ее в глупой вседозволенности поощрять. А главное, дочке Насте, пока я здесь проживаю, все-таки напоминание, что не во всем права маманька ее боевая
А вы регулярно видитесь с девочкой?
Каждый день. Как идет на танцы в Дом культуры так видимся Салтыков грустно ухмыльнулся.
Почему на танцах? удивился я.
Потому что перед Домом культуры городская доска почета. Смотрю я на Настю с доски и напоминаю можно, девочка, человеком быть и от людей уважение иметь не только жульничеством и подношениями Он вроде бы немного подсмеивался над собой, но я видел, что его снедает острая душевная боль.
Из банки с керосином он вынул какую-то шестеренку и стал протирать ее ветошью с таким тщанием, будто занимала его чистота этой железяки больше всего на свете. Потер, потер, потом с остервенением бросил тряпку на стол и сказал:
Девчонку жалко! Про Клавдию говорить нечего пропащая она, а девку жалко, станет таким же уродом, как мать Загубит она ее
Вообще-то, судя по отзывам о Клавдии, не похожа она на пропащую, осторожно сказал я. Наоборот, все ее называют всесильной. И всемогущей
Да уж мне-то не рассказывайте! Я ее, слава богу, восемнадцать лет знаю В чем могущество-то? Все достать может, все по блату устроить? А то, что ее все не любят, не уважают потихоньку, завидуют в открытую, это тоже сила ее? Пройдет времени маленько и по всем счетам Насте надо будет рассчитываться. И тут маманькины блатные дружбы не помогут, хищные добра-то не помнят, им память не сердце, а пузо сохраняет А что в пузе удерживается сами знаете
Салтыков насадил шестеренку на вал, проверил прочность соединения, и я с удовольствием смотрел, как набухают силой жилы на его огромных, перепачканных маслом руках.
Странное дело, сказал он задумчиво. Живут люди, будто завтра не наступит. Нет вчера, позабыли о нем, и про завтра не думают. Словно сегодня последний день. Жрут, пьют, безобразничают Глупо очень. И обидно Будто не верят, что завтра солнце тоже встанет
И, словно самого себя проверяя, закинул голову и вгляделся в недостижимо высокую голубую солнечную верходаль
Он потянул из банки с керосином звякающую, вспыхивающую искрами цепь, а я спросил:
А девочка вас не слушает?
Слушает. Но ничего не выполняет. Ей Клавдия внушила ко мне огромное неуважение. Не враз, конечно, исподволь объяснила она Насте, что нечего смотреть на отца: я ведь, с их точки зрения, тихий, блеклый работяга. По нынешним представлениям человек вполне никчемный. А мать может все: и одежу модную, и жратву лакомую, и магнитофон японский, и «Три мушкетера» макулатурных, и путевку на море. Вот и вырастает девочка, твердо зная, что ничего важнее этого дерьма в жизни не существует
Скажите, Костя, а с чего началась вражда Клавдии с Коростылевым?
Да это было давно, мы еще вместе жили. Она ведь не враждовала с ним, просто искренне не уважала. Она про него говорила оборванец нищий, черт однорукий, он своей одной рукой никак жирный кусок ухватить не может, вот и другим старается не дать
А что Коростылев не давал ей ухватить? Какое он мог иметь к ней вообще отношение?
Так она в те поры командовала в общепите. И всегда первой лозунг полезный выкопает и начинает им, как фомкой, орудовать. Вот тогда она придумала, что надо шире доносить услуги до населения, одновременно повышая рентабельность предприятий. В школьной столовой например
Это каким образом? не понял я.
Открыть при школьной столовой цех полуфабрикатов. Это они вместе с завстоловой старой заворуйкой удумали. Мол, кормим детей, а потом, чтобы не простаивали производственные мощности, обеспечиваем полуфабрикатами всех учителей и обслуживающий персонал, а все нереализованное продаем с уличных киосков
И что?
А вы посчитайте. В школе почти тысяча детей тысяча завтраков, тысяча обедов, да еще вся продленка! От каждого рациона если отщипнуть кусочек сколько за день на круг выйдет? Вот Коростылев и поднял жуткий скандал, когда сообразил, что все это прогрессивное начинание воровством у детей обернулось