Его искусственные эмоции переросли, видимо, в настоящие. Это бывает.
Можно, расплылся в улыбке Юра, когда мы озвучили предложение.
И нас аж на «скорой» отвезли в Хвалынск (предлог посещение домика, где вырос и возмужал наш кузен). Помню, поразила темнота в комнатах ставни от жары. Потом мы зашли во вполне «аутентичное», по выражению Игорька, заведение. Запомнилась красивая изразцовая печь. Остальное меньше.
Помню, мы стоим на пыльном солнечном перекрестке, и счастливый Юра кричит: «Братики вы мои!» и бьет нас лбами, что было, несомненно, проявлением страстной братской любви Потом была, видимо, «Скорая помощь».
Добившись признания, московский кузен наш заважничал, закапризничал:
Где развлечения должного уровня? Где-то гуляет же здешний истеблишмент?
Тут, вообще, в основном лечатся. И твое левое колено мне по-прежнему не нравится, строго сказал Юра Игорьку.
Мы, конечно же, проходили процедуры и ванны.
Лечиться я могу и в Москве, причем на высочайшем уровне, брюзжал Игорек. Где здесь приватная зона?! Где отдыхает истеблишмент? Ты, Юра, огорчаешь меня!
И, наконец, ради братика, Юра рассекретил страшную тайну.
Вон там, на горушке есть истеблишмент. Один! Он указал на сравнительно скромный домик.
Это должно быть интеллектуальным лежбищем для нашего клана! Я вижу, что наш клан всесилен! торжествовал Игорек.
Я давно уже с интересом наблюдал, как время от времени к домику на горушке по хребту медленно тянулись черные «Волги». Почему же так медленно? Загадка эта требовала решения. Я даже предполагал, что это погребальные процессии. Крематорий? Вот туда бы как раз не хотелось. Но Юра, хоть и хмуро, пояснил, что там Эдем, райские наслаждения для узкого круга. Юра предупредил, что путь, ведущий туда, просматривается и даже простреливается. Не хватало нам только, после неудачного Коктебеля, вернуться «с родных угодий» с пулей в голове. Поэтому поползли. Это, оказывается, не колючие кусты, а райские кущи. А дальше Эдем. Сдвинув форточку, Юра просунул свою лохматую лапу, и вот крохотный золотой ключик в мощной лапе дикаря. Дверь скрипела так долго, так медленно открывалась
Душно и затхло. И темно окна закрыты ставнями от солнца, как это повсюду на юге России.
Ставни не открываем! Нас нет, шептал Юрок.
Игорек понимающе кивал. Его, как ни странно, это устраивало. Приключение даже вызывало восторг.
Вот так скромно, за закрытыми ставнями, все и происходит! в упоении говорил он.
Что происходит? Что-то понятное лишь ему. Игорек вдруг дерзко открыл чуть покатый холодильник «Жигули», смело вынул бутылку, сковырнул жестяную пробку. В хрустальном стакане (единственном бросающемся в глаза предмете роскоши) зашипело, забулькало, и даже у нас, стоящих чуть в отдалении, защипало в носу. Игорь пил медленно, закрыв глаза.
Да! Он, наконец, открыл очи они сияли. Да! Это настоящий нарзан.
Праздник! Правда исключительно для него. Он страшно гордился этой своей причастностью к ним. Не к нам! Причем, их даже не видя. Меня же, наоборот, как-то не впечатляла эта роскошь. Но его пьянила. Тяжелые бархатные темно-красные шторы на окнах, из той же ткани скатерть на столе. И из той же ткани (не к столу будь сказано) чехол на крышке унитаза. Все! Но Игорек, как ни странно, был этим покорен. Этот партийный лаконизм неожиданно пришелся по душе нашему «фанатическому приверженцу стиля». В самый раз!
А ты как думал? снобировал он меня. Тут золотые висюльки повсюду?
Совершенно я этого не думал! Но и в этих объятиях «партийного бархата» я бы тоже лишнего часа не провел. Если бы не друг. Ему это было важно.
На мое предложение пригласить гетер из числа медсестер, чтобы хоть как-то развеять похоронную атмосферу, он ответил холодным презрением.
Я думаю, до таких пошлостей здесь никогда не доходит!
Но до чего же доходит-то? В результате, я, человек в глубине души агрессивно непьющий, предложил приносить хотя бы бутылки с собой, чтобы хоть как-то развеяться, на что Игорек снисходительно согласился но пил сдержанно, надменно насмехаясь видимо, над нами, не «кооптированными». Когда мы в очередной раз уносили тару с собой, я горько усмехнулся:
Приемо-сдаточный пункт надо найти!
А ты думал он тут ТЕБЕ?
Что значит «МНЕ»! Я чувствовал себя глубоко оскорбленным: обвиняют в нарушении неведомой мне партийной эстетики, хотя партийным мне быть так и не довелось. А он, Игорек, чувствовал себя искушенным хозяином среди других искушенных. Теперь мог рассказывать везде: «Принимали нас на высшем уровне». Никогда я еще так не уставал тем более, на отдыхе! Попали, можно сказать, в капкан. И капкан сработал! Не зря Юра так вздыхал. Ради братиков он готов был на все, но это, видимо, было за гранью всяческой осторожности. И однажды к нам постучали.
Юрий Аляксеич! Сторож это! Надо уходить. Едут!
Меня поразило, как быстро и четко собрал все принесенное Игорек.
Ошибок не делаем!
Как ни странно, необходимость уйти его нисколько не покоробила. Партийная дисциплина!
Вон кепочку не забудь! сказал он мне с презрением высшего к низшему.
Поднялся человек!
Будущий партаппаратчик! определил Юра.
Но, к счастью, ошибся.
Потом мы сидели на скамеечке у фонтана и наблюдали, как по белому хребту медленно ну почему же так медленно? ползут черные «Волги». Подползли к домику. Такое впечатление, что никто даже не вышел. Партийный аскетизм?
Эх! простонал я. Надо было им хотя бы пиво разбавить чем-то натуральным! Чтобы пили и говорили: «Странное нынче пиво!»
Кстати, эта фраза стала потом одной из наших любимых. Но замысел в дело не воплотился. Произошло другое.
Я, кажется, расческу в ванной забыл! сказал Игорь, бледнея.
Юра крякнул. Брательник ради нас рисковал. И не столько собой, сколько должностью Нины Ивановны. Да-а Принимают нас от души! Но Игорьку, чувствовал я, мы были в тот момент безразличны. Мучила его несостоятельность перед своими, которые нигде ничего не забывают. Помахивая ладонями перед его лицом, мы, наконец, вернули его к реальности. А реальность, увы, оказалась сурова:
Все, робя! Сматываемся! деловито вошел в нашу палату Юра поутру. Прокололись! Могут и в вуз сообщить, если вычислят. Ноги в руки!
О том, что «тягали» и Нину Ивановну, он тогда не сообщил. Мы узнали об этом от него много позже.
Но я чувствовал что-то подобное и переживал. Игорек, наоборот, был спокойно-многозначителен и единственной промашкой считал лишь оставленную расческу. «Это больше, чем преступление: это ошибка!» повторял он любимую фразу из Талейрана, причем с упоением. Ему, в общем, все понравилось даже партийная суровость. А я считаю прокол. Приехали, называется, загладить вину И вместо этого опять отличились. Блистательных негодяев, мне кажется, пора мочить. Но как?
Ну что? По домам? осведомился Игорь.
Какое «по домам»? вскричал Юра. А Волга?!
Взяв в Саратове моторку («У кого-то из представителей клана», небрежно пояснил Игорек), мы помчались. Юра был за рулем, который (непривычно для нас, автомобилистов) располагался сзади.
Примерно через час полета сквозь ветер и волны мы причалили у высокого мыса и, намотав цепь вокруг огромного камня, взобрались на утес. Юрок, сам похожий на заросший мхом камень, встав над обрывом, смотрелся отлично.
Это мой утес!
Ты прямо как Степан Разин! сделал я ему комплимент.
Бери выше! улыбнулся Юра. Степан просто стоял. А я тут строю.
Где? Игорек оживился.
Филимонковский домовладелец почуял собрата.
Здесь!
Игорек был не только языкаст, но и рукаст. Свое родовое гнездо он уже перестраивал, и здесь они с Юрком, отстранив меня, буквально за полчаса сколотили крыльцо для будущего дома из валявшихся тут досок.
Не обижайся, Валера! приголубил меня Юрок, стоя на самодельном пьедестале. Вот здесь, на самом верху, мы прибьем три доски и это будем мы!