Игорек разыгрался. Мы с ним ерзаем на маленьких стульчиках второго ряда, «егозим», как сказала бы бабушка, супруга генерала поглядывает на нас с интересом, генерал с осуждением на супругу, потом на нас. Игорек мгновенно делает суровое лицо, даже сводит брови: генералу должно быть стыдно за мысли о том, что он оказался в ложе с недостаточно серьезными ценителями оперы, пусть даже юными. Генерал отворачивается, что-то шепчет жене, и по ушам их видно, что они улыбаются, и я уже деловито запоминаю этот момент и то состояние, когда сил нам просто некуда было девать! И вот свет в зале плавно погас, а занавес озарился снизу, и дирижер во фраке, но без волос, раскланялся перед публикой. Сдержанные аплодисменты.
Пока я от аплодисментов воздержусь, непринужденно начинает Игорек разговор, рассчитанный, видимо, на всех. На римских гастролях маэстро был, увы, не в лучшей в форме! Игорек выдает скорбную гримасу.
«Что за меломаны такие, недоростки, молоко на губах не обсохло, а туда же!» возможно, думает генерал. Но, поразмыслив, важно кивает.
Зазвучала музыка сперва вкрадчиво, потом громче. Генерал вслушивался но уже без прежнего доверия (Игорек посеял-таки смуту, как настоящий театрал). Ну что за Игорек Испортил старику удовольствие возможно, последнее в его жизни! Зачем? Но зато показал себя!
Наш Марк! Первая скрипка! вздыхает Игорек в момент скрипичного соло. Сегодня играет как никогда!
Генеральша с уже не скрываемым интересом глядит на Игорька, да и генерал тоже. Но на жену осуждающе: «Ты зачем сюда пришла? На Игорька любоваться? Ну великолепен. Ну и что? А я тебе кто? читалось в его взгляде. В театре надо на сцену смотреть!»
Да! Опасно «театральное море»! Но Игорек плавает в нем легко.
И тут грянула «Заздравная», напоминаю Верди, тогда еще исполняемая по-русски, а не на родном языке композитора, и я, замерев, внимал гениальной музыке и словам:
Подни-имем, поднимем же чаши веселья
Цитирую по памяти. Сейчас, возможно, текст изменен по программе 12+.
и жадно прильнем к ним устами!
Игорек мгновенно это изобразил, «закинув рюмочку». Генерал вдруг захохотал: ему понравилось. Мы, кажется, задружились, и слушали, чуть ли не раскачиваясь вместе в такт, взявшись за руки.
ловите сча-астья миг златой, его тяжка-а утра-ата. Промчится без возвра-ата он жизнью ма-аладой!
«Без разврата!» шепнул мне Игорек, но, поймав строгий взгляд генерала, тут же сделал невинное лицо: я что я ничего.
Мне показалось, под левым глазом у генерала мелькнула слеза (или это стекло пенсне «сбликовало»?).
«Ему-то ловить миг златой явно уже поздно», с сочувствием подумал я. Теперь бы я так не подумал. «Спокойно!» сказал бы я. Но тогда смысл спетого меня пронзил. Действительно: «Ловите счастья миг златой!.. Промчится!». Но где же его ловить? Я с волнением глянул на Игорька: он, кажется, тоже в упоении, и даже прикрыл глаза или вздремнул чуток? Я толкнул его, и он, вздрогнув, сразу «честно» вытаращил глаза мол, я не сплю! Потом он так делал не раз. «Да, прэлэстно, прэлэстно!» забормотал он.
Запела Виолетта Валери (она же наша партнерша по настольному теннису Нелли Мешкова), и Игорек, конечно, откомментировал:
Узнаешь? Наша партнерша по настольному теннису! Там она выглядела грациозней.
Генерал уже смотрел на нас с уважением. С соседями ему повезло! И даже поддержал диалог:
Да уж, на чахоточную она не похожа!
Неожиданно расшутился! В этот раз на нас, включая и генерала, осуждающе поглядела его жена. Настоящая «театральная интрига». Возбуждает чувства. И завел это Игорек. Театр в театре!
Даже интерес к происходящему на сцене как-то угас. Наша взяла! Страдания Альфреда и Виолетты были нам пока что не близки. Внимание мое привлекла только печальная ария отца Альфреда кажется, Жермона, умолявшего своего блудного сына, увлекшегося этой шлюхой Виолеттой, вернуться в родное лоно (логово?). Не знаю, как это лучше сказать. Тучный папа неплохо пел:
Но запомнил я эту трогательную арию только благодаря тому, что Игорек сопровождал ее уморительной пантомимой: молитвенно складывал пальцы, закатывал глаза очевидно, проводя параллель между происходящим на сцене и его собственными непростыми отношениями со своим падре, или «предком» (как мы тогда говорили), Иваном Сергеевичем. Все уже поняли, что главный герой в этой постановке Большого театра СССР, конечно же, Игорек, и не сводили с него глаз. И даже из соседних лож.
И апофеоз! Самое изысканное общество «приближенных» у служебного выхода Большого театра. Заключительный акт, не предусмотренный (или-таки предусмотренный?) гением Верди и талантом автора либретто. Игорек оказался вдруг главным в той элегантной, раздушенной толпе, состоящей из людей самых близких и допущенных. С какой-то непостижимой ловкостью, никого, вроде, не задевая, но никого и не забывая, он струился в той толпе, целуя ручки, а кого-то даже целуя в щечку. Да-а! Юрок с его чанахами тут не канает! Волшебный летний вечер! Не был ли он самым лучшим в жизни? Моей. Или Игорька. Возможно, он путал имена, а порой и должности присутствующих здесь, но на успех его это никак не влияло если он приписывал кому-то чужие успехи, это все равно льстило. А он был щедр! Может быть, не все его знали, скорее никто не знал, но все были приятно поражены появлением этого ангелоподобного юноши, раздающего комплименты, а некоторым и замечания (пользуясь особо близкими отношениями). «Ай-ай-ай! грозил Лубоцкому пальчиком. В Японию, значит, не едете? Отпуск себе устроили? Тут сверкнул отблеск угрозы. К себе в Вишневку, в степной Крым? Понимаю. Не Ялта, но зато все наши, свои! Эх, и я бы Но! Пардон! Законы большого света жестоки, поясняет Марку, вынужден вас покинуть! Эта невозможная Аглая Тихоновна появилась опять! Но вы ж понимаете!» и он грациозно «оттанцовывает» чуть влево и вот уже лобызает унизанные алмазами персты Аглаи Тихоновны, всемогущей, видать, старухи! Которая вряд ли, при всем при том, может посодействовать реальной жизни Игорька! Но тут он бескорыстен. И Аглая Тихоновна к нему благосклонна хотя работает тут он уже «на грани провала». Чуть устал? «В Японию, значит, не едете?» Та в недоумении: видимо, и не собиралась. «Значит, в Вишневку. Угадал? грозит ей пальчиком. Не в Вишневку?» Я замер. Сейчас все рухнет! Нет. Блестящее фуэте! «Ах, в Плетневку! Ну это, разумеется, уровнем выше, мы с вами понимаем!.. Ах, ниже просто сестра ваша там живет? Понимаю сочувственно кивает. Бедная женщина! Ах, вдова замминистра? Ну ясно!» с облегчением, а то распереживался уже. И смелый ход: «А я должен вас поругать!»
Я зажмуриваюсь. Это конец. Но слышу и открываю глаза:
Вечер прохладный Почему вы не носите боа! Нет?.. Ну берегитесь! Я вам его подарю!
Аглая Тихоновна, чувствуется, не прочь. И не важно, кто этот очаровательный юноша, раздаривающий боа! И перед которым это ясно распахивается любая дверь!
Так когда в Плетневку? уже запанибратски. Смотрите, нагряну!
Та в приятном ужасе застывает! И, жестоко бросив «графиню», Игорек уходит в простой народ! Впрочем, не в такой уж простой.
Ох уж эта Трофимова! доносится его утомленный голос. Четыре кикса в одной партии! Да. Своды Большого театра такое слышат впервые!
Изысканная толпа разбредается, и мы остаемся одни.
Ох уж эти наконец, подходит ко мне Последний акт его вымотал. Зато какой успех! Все грозятся в гости! вздыхает он.
Все грозятся в гости? Интересно куда? Видимо, в Филимонки, раков ловить! усмехаюсь я про себя.
Так ты думаешь, Юрка мы чрезмерно пригнули? вдруг говорит он.
Похоже на то.
Займись этим! дает указание.
Уже вымотанный, но заботится о гармонии! Состоялась бы та премьера без него? Возможно. Но сильно бы проиграла.
И самое удивительное, что этот удивительный юноша, затмивший самого Верди, через неделю после той премьеры пошел в школу с книгами и ранцем Правда в десятый, последний класс! Как все Ну, конечно, не как все. Уверен, что преподавательский коллектив целиком состоял из очарованных им Аглай Тихоновн и проблем не было. К тому же эрудиция его была столь огромна, что школьная программа занимала в ней ничтожную часть. Золотая медаль! Кому же, если по справедливости, как не ему?