мы платим своим настроеньем и жизнью,
деньгами, чтоб чаще смотреть на рассвет,
на голых, на грустных, больных и нечистых.
Даруемся сутью в обмен на обмен,
на страсти и сытость, покой и удобства,
рожая себе поколенья для смен,
вложив в них красоты, надежды, уродства.
Мы в доме уборщики и повара,
участники радостных, смертных процессий,
ремонтники, коль наступает пора,
примеры новейших и стареньких версий
Мы верим устоям на вид и на слух.
Но акт не подписан, и нет сего акта.
И наш договор расторгается вдруг
с одной стороны и в известном порядке
Предки времён СССР
Остывшие предки из всех географий
глядят на нас с целых, упавших крестов,
с гранита и мрамора, и с фотографий,
с забытых, священных и малых постов.
Иные с кассет нам поют о величьи
и радостно смотрят из книг, кинолент,
и выглядят здраво, разумно, прилично,
в сегодняшний мир привнося милый свет.
Сияют военно-рабочею славой,
мечтою и ясностью, чёткостью мер,
шагая походкою гордой и бравой,
даря достижения, мудрость, пример.
Взирают на смог, на бордели, киоски,
дома-Вавилоны, людей-продавцов,
на хижины, грязь, золотые повозки,
на нас, на потомков: лентяев, лжецов
Что-то чужое, за гранью дверей
Вжимаясь всё глужбе под сладкие стоны,
впиваясь в уста, просочившийся пот,
суясь в розоватость иль карие схроны,
вживляя свою оголённую плоть,
внедряясь в сырую и топкую мякоть,
входя ль в соразмерный и тёмный чехол,
взбивая филе и приятную слякоть,
вставляясь в местечки, в имеемый пол,
вбивая набухшее тельце в суть норки,
стыкуясь с ответной и влажной средой,
вносясь, будто ветер в проёмчик и щёлку,
пыряя сей образ раздетый, святой,
вводясь всё напористей, ниже, легчаю,
целуя лобком иль вгоняясь в кольцо,
я движусь, сочусь и стону, и кончаю,
опять представляя иное лицо
Бабья корысть
С тобою улучшу дурной генофонд,
сварливость сменю на весёлость и ясность.
А в детях, вобравших наследственный код,
появятся силы и ум, и прекрасность.
Твоим рычагом разожму я тиски,
и племя не будет слабеющим, зыбким.
Я срежу клеймо безызвестной тоски
серпом твоей милой и чистой улыбки.
Я быстро окрепну, питаясь от чувств,
на многие вещи посмею решиться,
затем зацветёт мой сиреневый куст,
чья пышная крона вовсю распушится.
Я буду стараться, во всём угождать.
Ты пару недель в меня лил своё семя.
Семейных оков утомилась я ждать.
Женись же на мне! Да к тому ж во мне бремя
Проспект Проституции
Повсюду театры и апартаменты,
старинные арки, брусчатка, дворцы,
покатые крыши в неоновых лентах,
поток ароматов духов и пыльцы,
дома низкорослые и рестораны,
столбы вдоль дороги, что будто река,
гостиниц, мотелей манящие станы,
округа, где дружат любые века,
открытые парки, аллеи и скверы,
где серая стела героям войны,
где древние храмы Иисусовой веры,
где тройка фонтанов их чистой воды;
кофейни с уютным, домашним убранством,
романтика двориков, лавок, дерев,
местечки для встреч, поцелуев, гурманства,
простор для гуляний и сытости чрев,
свобода сидящим, идущим, возницам,
широты для песен, картин и молвы
Но славится центр земельной столицы
проспектом салонов купюрной "любви"
Идея Андрея Юхновца
Соло. Дуэты. Ансамбль.
Очам и органам, и чувствам
достался сей волшебный рай,
где пьяно, сладостно и густо,
где сад, цветник и грешный май!
Дар манекенщиц и танцовщиц
кружится меж железных спиц,
а пируэты, страсть наёмниц
чаруют десять властных лиц.
Миг оголяет девью юность,
пороча, портя суть начал.
Тут не в чести мужская скупость,
смущенье, трезвость и печаль.
Десятки глаз в гипнозе ленном
от лент, изгибов, женских чар,
чья очерёдность, переменность
в гостей привносят цвет и жар.
Из стройных мест, местечек тела
так сладко веют тайны пор,
амбре духов и карамели,
ванильный и конфетный флёр
И весь букет красавиц, умниц,
как королевы на пиру
и как ансамбль из разгульниц,
танцует в денежном жиру
Татьяне Дерусовой
Люди=свет+тьма
Порядочный люд иль дурные людишки
рождаются, в мир добавляя свой шум,
вбирая в себя пропитанья, вещички,
пороки и мысли, и нравы, и глум.
Все губки, мочалки, тряпичные куклы.
Всё то, что впитали в филе иль нутро,
назад отдадут при нажатии скудном,
и вытекут суммы на землю, в ведро.
И птицы, и звери, жильцы всей планеты
вкушают всё то, что растёт из низов.
Трава и плоды насыщают от лета
всех будущих жертв, а они всех волков.
Цепочки природы верны и логичны,
хотя и жестоки все эры, года.
От них не уйти, не отвергнуть цинично.
Питают всех почва и солнце, вода.
Нас манит так синь и светлейшее небо
из хижины, хаты и храма, дворца.
Но эту мечту кормят зёрнышки хлеба,
глубинные рыбы и клубни, сердца.
Из мрака и света мы сотканы в тверди.
Как печи, все яства сжигаем в себе.
Мы сами могилы, пособники смерти,
как хищники в чащах, в морях, меж степей.
И хоть мы порою взлетаем со рвеньем,
но после стремимся к постели, ко дну.
Полёт завершается всё ж приземленьем.
Мы вышли из тьмы и вернёмся во тьму
Черепки 51
Обидно погибнуть, зайдя утром в цех,
на улице встретить чуму иль убийцу.
Но самая глупая смерть изо всех -
драже витаминной навек подавиться.
***
Опять рассвет. Опять стояк.
Опять один в своей постели.
Опять беру я член в кулак
и начинаю дёргать смело
***
Запросы, обвисшие груди, умы,
косметики пуд для созданья картины
в обмен на зарплаты, комфорт без сумы.
Оплата расщелина дряблой вагины.
***
Безумные гонки. Пердящая сталь
и гром из чудных, дребезжащих колонок.
Считают, что улочки есть магистраль,
кружа полвторого по спальным районам.
***
Вулкан изливается дымною лавой,
а гейзер бросает из недр всю стать.
Так, семя мужское есть боль и отрава,
какие порой надо тоже сливать.
***
Вокруг нет концертов, болезней, угрозы.
Я жду копачей и гостей, гробовоз,
венки и знакомые, новые слёзы
Я кладбище. Жажду я новый завоз.
***
Метро и вагон, и напротив красотка
взирает в экран, улыбаясь с теплом.
Наверное, книга, работа иль нотки
В окне ж отражение порно с конём
***
Вокруг только ели и клёны, и сосны,
что сбоку иглисты, и снизу разброс.
Вся жизнь среди них так колюча, несносна.
Я липа, и прозвище мне "медонос".
***
Курящие в клетке, в заборной ограде
собой демонстрируют дикий пример,
как звери на общеживотном параде.
Их место зверинец, вонючий вольер.
***
Грязнуля в потёртом и сальном наряде,
в каких-то заплатках и швах, и кусках,
с похмельем в глазах и с душевным разладом,
но в вымытых туфлях и в белых носках
***
Во тьме инвалидной, слепой и бесцветной,
острее все звуки и запахи, слух.
Но так одиноко в ночи чёрно-бледной,
и мрёт в ней цветочный и ищущий дух.
***
Неужто та шутка настолько отменна,
что вводит в неистовство, жар куража,
что вносит безумие в мысли и вены,
что можно так ржать, аж на два этажа?!
***
В квартире становится ярче, теплее,
кирпичные стены пошире, родней,
а сердце стучится о клетку сильнее,
когда ты приходишь под вечер ко мне
Былые пророки с пером и гитарой
Надрывные песни великих поэтов,
смелейшие мысли и гордый напев,
мотивы о жизни, любви и победе
всегда покоряют задумчивых дев.
Их меткие речи, умелые пальцы,
глубокие думы из шахт темноты,
их мощь мудрецов и душевных старальцев
средь крепости струн шедеврально святы.
Слова и мелодии бьются в героев,
в борцов-патриотов с идейной стезёй,
вживляются в думы, надкостья, покрои,
к телам прилипая шипами, бронёй.
Певцы-одиночки, что выросли выше,
питают разрозненных, верных бойцов
и избранных, лучших, кто верою дышит,
кто в битве не станет дурным беглецом.
Их редкие слышат, как Будду, Иисуса.
Иные глумятся над сложной строкой,
клянут, что опять нараспашку их чувства,
клеймят за гитарный, непонятый бой.
Вся их непохожесть есть сущность от Бога,
какого забыли все люди в веках,
средь кущ бесовских и рабочих предлогов,
средь лени, пороков, забвенья во снах.
Сии полководцы своих воспитают