Да, завтра! радостно перебила его Сильвия.
О! Это ваше первое восхождение, мадмуазель?
Да.
И Жан ваш проводник? Жан с братом, я полагаю, Мишель ласково положил руку на плечо проводника. Вы не могли сделать лучшего выбора. А что это будет за гора, мадмуазель?
Девушка сделала шаг от двери и поглядела на дверь. На юге, совсем близко, длинный тонкий хребет пика Шармоза круто поднимал свои черные зубцы к звездному небу. На ее вершине поднималась каменная глыба, точно верх круглого стола. На нее и смотрела Сильвия.
Пик Шармоза? с сомнением сказал Мишель. Сильвия быстро повернулась к нему.
Но я натренировалась, возразила она. Я была на Бреване и на Флежере.
Мишель Ревалью улыбнулся.
Мадмуазель, я не сомневаюсь в вас. Молодая дама, полная энтузиазма, не легко устает. Но все-таки я предложил бы вам пик Аржантьер.
Сильвия с некоторым колебанием посмотрела на другого проводника.
Вы тоже говорили об этой горе, сказала она.
И правильно, мадмуазель! настаивал Мишель. Позвольте дать вам совет. Переночуйте в павильоне Лоньяна и на следующий день поднимайтесь на пик Аржантьер.
Сильвия с сожалением поглядела на хребет Шармоза, привлекавший ее эти две недели.
А почему же вы мне советуете выбрать пик Аржантьер? спросила она.
Мишель глядел на ее глаза, сиявшие из темноты, и все больше настаивал. Он не мог объяснить девушке истинные причины своего совета. Он выбрал другие, более для нее убедительные доводы.
Я вот что вам скажу, мадмуазель. Это ваша первая гора. Это день в вашей жизни, который вы никогда не забудете. Лучше, чтобы он был как можно более совершенен. Более полный! Пик Шармоза это интересное восхождение по скалам. Но Аржантьер полнее. Как и ледник, и переход через скалы, и сквозь утесы, и на вершине крутой ледяной скат. И это еще не все. С вершины вам должен открыться новый мир. С Шармозы вы увидите мало нового. С Аржантьер совсем иначе. В конце вы поднимаетесь некоторое время с задней стороны горы лицом к ледяному полю. И потом вы выходите на вершину, и вся цепь Монблана вдруг поражает ваши глаза и сердце. Видите, мадмуазель, я так люблю эти горы, что хотел бы сделать ваше первое восхождение небывалым белым откровением.
Он сразу почувствовал, что добился своего. У девушки захватило дух. Она уже представляла себе этот последний шаг с ледяного поля на вершину.
Отлично, сказала она. Пойду на пик Аржантьер.
Мишель направился из Шамони через поля к своему одинокому дому. Эти двое завтра, наверное, разговорятся в павильоне Лоньян. Если бы только там не было других туристов! Надежды Мишеля высоко вознеслись за пределы Лоньянского павильона. Первое восхождение хорошая вещь. Но если проделаешь его со спутником, с которым можно потом много раз переживать восторги этого дня насколько это больше Мишель вошел в свой дом и опустился на стул. На лице его была улыбка, и он тихо смеялся, вспоминая о своей высокой дипломатии. Он не помнил, что завтра ему предстоит водить мулов на Монтаньяре и показывать туристам Ледяное Море.
Лоньянский павильон
Лоньянский павильон построен высоко на южном склоне долины Шамони, над гигантскими бастионами Зеленой Долины. С окруженной перилами площадки перед его дверью открывается вид на луга с альпийскими цветами, сосновые леса и деревня Ле Тин в глубине долины. К востоку виден обрыв, над которым ледник Аржантьер, и днём и ночью глубоко внизу ревут ледяные потоки.
В пять часов на следующий день Чейн стоял у перил, глядя на ледник. Он услышал за собой легкие, обернулся и, к удивлению своему, увидел ту разряженную куклу из буфета в Аннемасе, дитя казино и пляжей, Сильвию Тезигер. Удивление выразилось на его лице, и Сильвия покраснела. Она поклонилась ему и вошла обратно в шале. Чейн заметил двух новых проводников у двери их барака. Он вспомнил книгу, которую она читала с таким интересом в буфете. Через минуту она снова вышла на площадку, и он увидел, что она сегодня не перенаряжена. Она была одета в простое теплое платье, и в то же время не приобрела неуклюжего вида. Он угадал, на какую гору она идет.
Да, ответила Сильвия. Хоть бы завтра была ясная погода.
Я никогда не видел более многообещающего вечера, ответил Чейн. Коричневые обрывы Шардоннрэ казались красными в солнечном свете. Только кое-где на синем небе виднелись тонкие белые облачка. Точно обрывки вуали. К ним подошла хозяйка шале.
Она хочет знать, когда мы будем обедать, объяснил он Сильвии. Тут только мы двое. Мы пообедаем рано, потому что вам придется рано выходить. Сейчас очень мало снегу. А приходится проходить через несколько трещин.
Я знаю, сказала Сильвия, улыбаясь. Через бергшрунд.
Простите, сказал Чейн, вы, конечно, знаете все эти выражения. Я видел, как вы читали «Альпийский журнал».
Они пообедали через час, когда закат заливал красным светом белые стены комнаты. Сильвия Тезигер, влеченная зрелищем, едва могла есть. Она все время смотрела в окно, губы ее были слегка приоткрыты, серые глаза сияли счастьем.
Я никогда не знала ничего подобного, говорила она. Это все так необычно, так удивительно прекрасно.
Ее свежесть и простота привлекли его, как накануне вечером они привлекли Мишеля Ревалью. Было что-то трогательное в ее желании как можно больше извлечь из этих редких минут. Это показывало, что такие праздники встречались не часто в ее жизни. Он уговорил ее, однако, поесть, а потом они вышли и сели на скамью, молча наблюдая, как свет на вершинах стал сначала фиолетовым, потом бледно-розовым, потом скалы стали мертвыми и холодными, а синева неба потемнела.
Вы тоже идете на вершину? спросила она.
Нет, ответил он. Я иду через перевал в Италию. Я совсем покидаю Шамони.
Сильвия повернулась к нему, в глазах ее светилось сочувствие.
Да, я понимаю это. Мне так жаль, сказала она.
Вы говорили мне это уже однажды, на лестнице отеля. Это было добро с вашей стороны. Хотя я ничего не сказал, я был вам благодарен, и ему захотелось раскрыть перед ней свое сердце и говорить о своем умершем друге. Темнота сгустилась вокруг них. Он говорил короткими фразами, как бы стараясь не проявить чувства. И все-таки она ощущала глубину его скорби.
Мы встретились в Тироле восемь лет назад. Я переходил через горы с проводником и к ночи спустился в Радуршальскую долину, где, мне говорили, была гостиница. Вечер стал дождливым, но с уступа горы я мог заглянуть вниз, в долину, и увидел длинное одинокое здание в четырех милях от подножия ледника. Я прошел к нему через пастбище и застал спящим у дверей под дождем того человека, который стал моим другом. Дом был заперт, никого в доме не было, и других домов поблизости не было видно. Мой проводник пошел искать дальше. Латтери и я сидели два часа под дождем, а потом старуха с большим зонтиком над головой спустилась с верхних лугов, гоня перед собой несколько коров. Она сказала, что в гостинице четырнадцать лет никто не останавливался, но она отворила нам дверь, зажгла огонь. Сварила нам яйца и кофе. Эту ночь я помню так ясно, как будто это было вчера. Дождь не переставал, в крыше было отверстие, и через него я видел, как молния разрезала небо. На следующее утро после бури серны паслись около гостиницы так там пустынно. Мы пошли дальше вдвоем. С этого началось.
Он говорил просто, спокойным голосом. Но нежность, с которой он останавливался на самых ничтожных подробностях этой первой встречи, показала ей, как все это ему было близко.
Мы прошли из Тироля в Верону, пожарились там на солнце один день и вернулись обратно через Готар в Гешенен. Знаете вы эту долину? Там горный полукруг. Мы поднимались вместе около недели, вдвоем, без проводников. Я помню один скалистый хребет. Он был перегорожен острым утесом это «Жандарм», как его прозвали. Нам пришлось сойти с хребта и пробираться по склону под прямым углом к горе. Там был маленький карниз. Прямо под ногами, на глубине 2.000 футов, был глетчер. Мы дошли до места, где казалось возможным пробраться по скалистой стене, футов десять над нами была расщелина в скале. Я был легче. Поэтому мой друг стал как можно крепче на карниз, прижав руки к скале. Держаться было не за что, и я влез ему на спину и стал ему на плечи. Я увидел, что трещина в скале открывала вполне возможную дорогу, но только на склоне поблизости был большой камень, выглядевший весьма ненадежно. Я осторожно коснулся этого камня рукой, и вдруг он дрогнул и медленно стал скользить по направлению ко мне. Грудь моя была на уровне расщелины. Я ничего не мог поделать. Камень был слишком велик, чтобы я мог его остановить. А пошевелиться я не мог, так как стоял на плечах Джека Латтери. Шанс на спасение был невелик а под нами была пропасть в две тысячи футов. Но около меня была зазубрина в скале, и был некоторый шанс, что камень проскользнет мимо меня. Я стоял и смотрел, как глыба надвигалась: медленно, почти дружелюбно, и думал: сколько времени пройдет, пока она меня достигнет? К счастью, камень зацепился за выступ и вдруг сорвался в сторону и полетел вниз, миновав меня. Он упал так близко, что разорвал материю на моем рукаве. Я был так зачарован медленным движением камня, что забыл сказать об этом Латтери; и когда камень прогудел над его головой, он так вздрогнул, что чуть не потерял равновесие на маленьком карнизе, и мы чуть не последовали за нашим камнем. Это были наши ранние дни, он засмеялся.