Отец увлекался Красной книгой, изучал исчезающих насекомых, специализировался на них. Марьяна спрашивала: «Откуда ты знаешь, что они исчезают? Ты что, пересчитываешь их каждый год?» А он смеялся. «Да, отвечал он, пересчитываю. Потом поднимал с земли очередного муравья: Вот, смотри, это одна тысяча восемьсот сорок первый».
Марьяна верила.
Смотри, Рысь, говорил отец, направляя объектив «Зенита» на озеро, которое замерло под горой. Там лебедь.
И Марьяна, перегнувшись через линию горизонта, нависала над лебедем, как господь над грешниками.
Зимой они ходили в парк смотреть на снегирей и сов. Эти тоже сидели на ветках, как на страницах Красной книги, раскачивались и не улетали.
Все в жизни отца было исчезающим: насекомые, птицы, время и любовь.
Тогда Марьяна не знала, что так в жизни каждого. Для тех, кто нас любит, мы и есть Красная книга. Единственно важный исчезающий вид.
В Питер они переехали из-за мамы, давным-давно, уже и не вспомнить зачем будто всегда она мечтала жить в очаге культуры: театры, музеи, мосты. Московское детство Марьяна помнила смутно: только тот дом и дождь, часы над кукольным театром, телебашня, застывшая в ноябрьской мороси. Когда ей было двенадцать, отец вернулся в Москву. Ему предложили должность в научном институте. Марьяна не грустила, ездила к нему на зимние и летние каникулы, ничего не теряла только приобрела.
Отец продолжал жить как жил: ездил в экспедиции, работал в институте и совершенно не замечал, как изменилась жизнь. Марьяна выросла, он стал казаться ей несовременным, странным и одичавшим, без остатка помешанным на своих жуках, он не слышал, не слушал и не понимал ее, а у нее не было времени объяснять. Так она приезжала все реже и реже, отдалялась и отдалялась от него, пока не превратилась в случайную точку на карте.
Поэтому такой странной всем показалась эта идея: переехать к нему в Москву. Марьяне было тогда уже двадцать с чем-то, и она, конечно, хотела просто поселиться где-нибудь по соседству, но папа сказал: да что ты, у меня же академическая квартира, три комнаты, приезжай и живи, я целыми днями на работе. Она и подумала: «Ладно».
Вспомнила, как однажды они с отцом играли в походе в игру.
Это что-то вроде «крокодила», но угадывать было не нужно, смысл в том, чтобы на мгновение стать кем-то другим. Отец говорил: «Давай, как будто мы жуки-скарабеи и толкаем к пропасти шарики из навоза». И они медленно шли на корточках, выставив перед собой руки, хотя у скарабея это были бы ноги. И от слова «навоз» Марьяне хотелось смеяться. «Давай, как будто мы зайцы и водим хоровод», кричала Марьяна, и они прыгали вокруг пня, приделав себе уши из лопухов. «Давай, как будто мы мотыльки и бьемся лбом об стекло». «Давай, как будто мы лиса и гонимся за колобком». «Давай, как будто мы шелкопряды и лежим себе куколками». «Давай, как будто мы махаоны, и нас пытаются поймать в сачок».
Давай, как будто бы мы играем во что-то, и каждому хочется выиграть, потому что за этим следует какой-то приз.
Давай, как будто я лошадь и жду удара шпорами в бок.
Давай, как будто я стою одна, совсем одна, на огромной сцене и жду: вот тяжелый занавес упадет, рухнет, подняв клубы серой деревянной пыли, и зал взорвется аплодисментами.
Давай, как будто зима, снег выпал и ждет, когда кто-нибудь рано утром пройдет по нему, как по небу.
Давай, как будто я платформа и жду поезда.
Давай, как будто я жду тебя посреди огромного поля, заросшего люпином и люцерной все сплошь фиолетовое, даже больно глазам, и ветер свистит сквозь солнечное сито, а я стою и хочу только одного, чтобы меня любили.
Когда вы вылетаете в Москву? спрашивает Валерия.
Завтра вечером.
Ян поедет с вами?
Только этого не хватало.
3. Ольга
Шагнула через порог сразу с лестницы не стала, примета плохая, обняла Ольгу. Гладила по спине долго, упираясь лбом ей в плечо, как молодой, упрямый бычок, хотелось тянуть это мгновение как можно дольше, но ведь на жизнь не нагладишься.
Марьяш, сказала Ольга откуда-то из тумана. Ты меня сейчас задушишь.
Ну и? хмыкнула Марьяна ей в волосы. Убью тебя и заберу себе как трофей.
Отстранилась, чтобы посмеяться. Вроде как не всерьез. Хотя в любой шутке вы знаете.
В детстве Марьяна часто была свидетелем: чтобы сохранить или перевезти насекомое, его следовало убить. Жуков и мух отец-зверобой кидал в морилку с этилацетатом. Мелких бабочек придавливал, крупным шприцем вкалывал в грудь нашатырь.
Она всегда отворачивалась.
Я на минуту, виновато сказала Марьяна. По делам тут.
Раздевайся! кивнула Ольга в сторону вешалки. Поешь со мной, я как раз только с обедом закончила.
Марьяна представила, как они заходят вдвоем в номер отеля, и Ольга идет в душ, а потом выходит в махровом, допустим, халате. Как она развязывает пояс на этом халате, и там обнаруживает теплую, пахнущую мылом кожу. Голова закружилась, Марьяна даже села на обитый кожей топчан.
Ну и где ты там? из-за угла выглянула Ольга, одетая в штаны и толстовку, которые обычно рекламируют парой: «Уютный костюм из футера». Остынет же.
Прошли на кухню и сели рядом, касаясь под столом коленями. Суп в Марьяниной тарелке испускал свекольный дух. «Суп остынет, а я нет», подумала она и сказала:
Знаешь, я решила в Москву переехать. Мне работу предложили, и сразу, чтобы Ольге не пришлось задавать этот неловкий вопрос, чтобы не подумала, что она едет к ней, хотя так это, безусловно, и было, добавила: У отца пока поживу.
Деланой, слишком поспешной показалась в голосе легкость, небрежность, доведенная до абсурда.
Ольга улыбнулась. Не испугалась уже хорошо.
Я рада за тебя, Марьяша, это здорово. Чаще видеться будем! А что за работа?
Газета одна, чуть позже скажу, когда оффер придет. Я сегодня как раз на собеседовании была, в общем.
Отлично, и как прошло?
Да как-то прошло. Оль, я спросить хотела: ты мне город покажешь?
О свидании договорились. Такой был у Марьяны расчет: приеду, будем гулять, общих друзей заведем, постепенно сблизимся. Будем чаще встречаться она сама так сказала. Ну должно ведь это куда-то сдвинуться? Должно? Черт возьми, ведь пять лет уже все это тянется: Марьяна к Ольге, Ольга от нее, но и отойти далеко не дает только она начнет с кем-то сближаться, тут же выныривает: Марьяна, привет, как дела, приезжай.
Так вот приехала. Теперь мучайся. Сдавайся. Стань моей.
А с отцом-то удобно будет жить? Вы вроде не особо общаетесь.
Ну, как бы там ни было, он мой отец. Надо ж когда-то начинать.
Так и начали.
Когда появилась Ольга? Давно: они познакомились в Питере, Марьяне было девятнадцать. Глупое сочетание молодости и смелости и в этом всё. Ольгу привели в редакцию однажды утром, сказали, что она приехала из Москвы и будет с ними полгода помогать, консультировать по вопросам развития, учить молодых журналистов. Марьяна была как раз из таких их свели в одной комнате. Ольга ходила, забивая невидимые сваи в пол, а у Марьяны уши закладывало от красоты.
Только представьте: стоит она, в узком и скользком платье, на высоченных каблуках, водит длинными пальцами по воздуху, рвет его на грубые куски. Говорит как хурма вяжет, яркие глаза обведены черным, и особенно режут губы. Поцеловать такие губы потерять равновесие, пальцы немеют, ноги не сгибаются, колени служат только падениям. Впрочем, откуда Марьяне знать? Она еще ни разу не целовала женщину девчонки, с которыми она пила в клубе коктейли «секс на пляже» или «голубая лагуна», не в счет.
На корпоративе Ольга танцевала с юными мальчиками, смеялась от того, как те краснели, отпускала злые шуточки. Марьяна теснилась рядом, смотрела исподлобья, старалась поближе подойти, чтобы вдруг заговорить. В мечтах ее Ольга ложилась спиной на офисный стол и закидывала ей ноги на плечи вместе с каблуками и, допустим, чулками в том, что под платьем у Ольги именно чулки, Марьяна почему-то была совершенно уверена.