Напрасно пришли, покачал головой Назон.
Я же тебе говорил, укорил Грецын.
Напрасно, напрасно, твердил хитрец. Читать перед какими-то невеждами! Ни за что. Ему очень хотелось, чтобы Грецын ушёл: ведь, едва завидев Терцию, он сразу поймёт, зачем Назон напросился на обед
Мне тоже не хочется обедать в таком обществе, признался Грецын. Послушаю твои стихи и уйду.
Но я не стану декламировать! Иди. Оставь меня среди невежд.
Странный ты, Назон. Я, разумеется, останусь с тобой.
Иди, иди! Я должен понести наказание, что затащил тебя сюда, и вытерплю всё. И он вытолкал изумлённого Грецына из дома родного дяди. Обыкновенно стеснительный, нынче он был неузнаваем: любовь стремила его вперёд, или, как он выражался, жестокий Амур велел ему облечься в доспехи и воином стать под знамена Любви.
Секст Фуфидий Капитон, эдил, ведавший сбором пошлин у городских ворот, опоздал к началу обеда из-за копуньи-жены. То ей серёжки надо было поменять, то подол подколоть, то нос напудрить. Гости уже возлежали за столом. Войдя в триклиний Руфа об руку с мужем, Терция, озабоченная тем, как ниспадают складки столы, не сразу заметила своего юного обожателя, примостившегося с краю трёхместного ложа. При виде её с мужем Назон был неприятно удивлён: Коринна об руку с грубым верзилой! Маленькая, нежная, прелестная Коринна, и ражий детина, голос, как из бочки, красные руки в рыжей шерсти, палец замотан грязной тряпицей. Глаза молодых людей встретились. Растерявшись от неожиданности, она вздрогнула и залилась неудержимым румянцем, от чего сделалась ещё милей.
Да что с тобой? тряхнул жену Капитон. Ты вдруг стала, как обваренная.
Это женское, спрятав личико, с досадой шепнула красотка. Сейчас пройдёт.
Ложись возле меня, раз тебе неможется, потребовал Капитон и, по-хозяйски облапив малютку, повёл её к обеденному ложу мимо чинно сидевших матрон.
Нет-нет, возмутилась она, это неприлично. Я тоже сяду. = Вынужденный уступить, супруг пожелал, чтобы она села рядом.
Ели жадно, чавкали, облизывали пальцы, требовали от ускользавших слуг с подносами добавок, одним словом, вели себя как ппостолюдины. Хозяин сохранял величавую невозмутимость: претору надо уметь ладить со всяким людом, покровительствовать в Малые Квинкатрии зависимым людям было его долгом.
У тебя, Капитон, прехорошенькая жена, милостиво отметил он. Поедешь в провинцию, бери её с собой: такую опасно надолго оставлять одну.
Гости захихикали. Вытерев пальцы о подушку, Капитон обнял не поднимавшую глаз жену и приник к её губам затяжным поцелуем, так что бедняжка затрепыхалась, пытаясь освободиться, и даже взбрыкнула, показав обществу крошечную ножку в детском башмаке.
Хватит, толкнул его в бок сосед, а то нам завидно.
Гости опять захихикали; их жёны негодующе зашушукались, сблизив головы. Терция перевела на Назона глазки, не зная, смеяться или плакать. Она смотрела на него кК на единственного здесь человека, понимавшего всё и сострадавшего ей. Этот взгляд вознаградил юношу за увиденное и даже вселил надежду.
Появились фокусники, и внимание гостей отвлеклось, занятое ими.
В тот вечер на долю Назона досталось сладостное переживание: когда маленькая ручка потянулась к блюду за виноградной кистью, он коршуном набросился на фрукты, и пальцы их встретились. Оба содрогнулись; молодая женщина, помедлив, неохотно убрала руку.
Воодушевлённый поэт напомнил хозяину о себе и предложил послушать стихи. Претор, которому уже надоели фокусники, милостиво согласился. Назон встал с забившимся сердцем; щёки его окрасил лёгкий румянец, глаза засверкали. Он начал декламировать:
Просьба законна моя: пусть та, чьей жертвою стал я,
Либо полюбит меня, либо надежду подаст.
Не говорит за меня старинное громкое имя
Предков: всадник простой начал незнатный наш род.
Тысяч не надо плугов, чтоб мои перепахивать земли;
Оба, и мать, и отец, в денежных тратах скромны.
Но за меня Аполлон и хор муз, и крылатый Амур,
Жизни моей чистота, моё постоянство,
Сердце простое моё, пурпур стыдливый лица.
Много подруг не ищу, никогда волокитою не был.
Верь: ты навеки одна будешь любовью моей!
Не отвергай же того, кто умеет любить без измены,
Стань для меня счастливою темою песен.
Славу стихи принесли испуганной Леде,
Той, кого бог обольстил, птицей представ водяной;
Также и той, что на мнимом быке плывя через море,
В страхе за выгнутый рог юной держалась рукой.
Так же прославят тебя мои песни по целому миру.
Соединятся навек имя твоё и моё!
Крошка трепетно внимала стихам: кто-кто, а она догадывалась, к кому обращается поэт, и по окончании одарила его лукавой улыбкой. Гости выслушали стихи довольно равнодушно, зато претор, человек с понятиями, выразил удовольствие. Но самое громкое одобрение высказал подвыпивший Капитон, заявив, что если бы он приухлёстывал за какой-нибудь красоткой, лучшего способа понравиться ей, как поднести хорошенькие стишки, не придумать.
Ещё верней поднести перстенёк либо кошелёк с монетами, подсказал сосед.
Эк, хватил! отмахнулся Капитон. Мы не так богаты, чтобы ради всякой шлюхи сорить деньгами. Другое дело, если надумал жениться. Я, сватаясь, преподнёс вот эти жемчуга, ткнул он волосатым пальцем в шею жены. Так ведь он и моими и остались.
Когда стали вставать из-за стола и Капитон прощался с хозяином, благодаря за обед, а Терция охорашивалась в стороне, Назон осмелился приблизиться к избраннице.
Леда, прелесть, очарование шепнул он. Почему ты не отвечаешь на мои письма?
Порозовев от удовольствия, она осторожно покосилась на мужа.
Он проводил Капитона с женой до Крытой улицы, соврав, будто жив1т рядом. Шли гурьбой, с факелами; сопутники, хваля претора за дармовое угощение, гадали, кого он возьмёт с собой в провинцию в качестве легата. Коринна не оглядывалась на Назона, семеня возле мужа, но счастливый юноша знал, что мыслями она с ним.
И вот тяжёлая дверь захлопнулась, оставив его в одиночестве на ночной улице. Сразу повернуться и уйти он не мог. Куда идти, если счастье здесь, за жестокой дверью? Велев Пору с фонарём спрятаться под навес, влюблённый поэт медлил, прислушиваясь к звукам дома, поглотившего его сокровище.Ночной безлюдной порой Крытая улица принадлежала ему, и, не опасаясь, что кто-нибудь заметит и осмеёт его, Назон приник к двери, будто к возлюбленной. Увы, иное ему было недоступно.
«Выдвинь засов, отвори, привратник, дубовую дверь!
Многого я не прошу: проход лишь узенький сделай,
Чтобы я мог проскользнуть незаметно:
Я ведь от страстной любви исхудал совершенно.
Раньше боялся я мрака, убийц, привидений,
Но полюбил и уже ничего не боюсь.
Здесь среди ночи стою, умоляю тебя, лежебока,
Время ночное бежит, выдвинь у двери засов!
Я без людей, без оружья, один, но не вовсе:
Верю: всесильный Амур рядом со мною стоит
В Риме кругом тишина. Сверкая хрустальной росою,
Время ночное бежит. Выдвинь, привратник, засов!
Вот уж денница встаёт, и холод смягчает,
Бедных к обычным трудам вновь призывает петух.
О, мой увядший венок! С кудрей досадливо сорван,
Здесь до рассвета у запертой двери лежи!
Ладно, привратник, прощай! Иду отсыпаться.
Жестокосердый Цербер, тебе бы терпеть мои муки!
Кинутый мною венок утром хозяйка заметит,
Будет свидетелем он, где я провёл эту ночь.»
Глава 4. Коринна
Таких мягких, густых волос нет ни у кого из женщин, сладко напевала Напе, причёсывая хозяйку. А цвет какой! Тёмный, как старый мёд, и отливает золотом. Чудо, а не волосы.
Терция, сидя на складном стуле, задумчиво рассматривала себя в серебряном зеркале, которое не ленилась держать собственной рукой.
Что, если мне немного осветлиться? рассеянно осведомилась она, тряхнув гривой, спускавшейся до пола.