Пока все, не прекращая движения, обсуждали ситуацию, монах вынул из котомки чистую рубаху, протянул девчушке На носу и корме дромона были сделаны площадки вроде небольшой палубы, на них лежали канаты, парусина, под ними получалось что-то вроде кладовки без дверей, там были сложены вещи команды, там иногда в плохую погоду ночевали гребцы, в остальное время все спали на палубе, расстелив дерюжки71 и укрывшись плащами. В военное время на этих площадках стояли лучники или огнемёты72. Он загородил девушку собой, пока она переодевалась, потом уверенным спокойным движением отжал её мокрую рубашку, повесил на борт сушиться. Затем шёпотом переговорил с купцом, который неистово ругался, потешно размахивая руками и тряся толстым животом, в то время как два гребца пытались намотать ему тюрбан, складывая и вытягивая мятую сырую ткань. Они не ходили вокруг хозяина по тесной палубе, а поворачивали его, наматывая тонкое полотно на голову, похожую на тыкву. На очередном повороте монах что-то вложил ему в руку, гребцы крутнули толстяка, который всё ещё бурно возражал. На следующем повороте ещё что-то легло в потную ладошку купца, тот взглянул, быстро сжал кулак, спрятал всё в кожаный мешочек, висящий на жирной груди, запахнул свой роскошный грязный халат и кивнул, соглашаясь Затем монах успокоил команду: она доплывёт с ними до ближайшей остановки, и пошутил: не нужно бояться, она и не женщина вовсе, так, девчонка, ребёнок73
Монах с девушкой сидели на корме.
Имя твоё как?
Искра, тихо ответила она, всё ещё вздрагивая и оглядываясь назад, хотя отплыли уже так далеко, что не догнать ни на чём, в крещении Ирина.
Ты христианка? удивился он.
У нашего князя все христиане, сказала ещё тише и усмехнулась как-то недобро. Принять-то веру легче, чем жить по ней А тебя как звать?
А я Каменец, в крещении Петр. Ты не бойся, хозяин обещал довезти до ближайшего города. Первая остановка будет в Смоленске, там стоять несколько дней, ладью готовить, припасы пополнить, потом пойдут волоки, нужно всем отдохнуть, и добавил задумчиво, вот так вся жизнь: то пороги, то волоки, а вот, плывём
Они сидели возле борта и разговаривали. Солнце было уже высоко, гребцы неутомимо и слаженно опускали и поднимали вёсла, рассыпая крошечные золотые брызги, которые ныряли в воду, как маленькие рыбки, и снова становились бесконечной синей рекой А над всем этим плыло нечто огромное бездонное и голубое, и какой-то небесный пастух гонял и гонял по этому бескрайнему пастбищу стадо белых кучерявых овечек; и хотелось петь и плакать, любить и смеяться, просто жить Вдруг он заметил, что Искра беспокоится, ёрзает, оглядывается
Что-то случилось? Что тебя тревожит?
Не тревожит, смутилась она, не знаю, как сказать, мне бы до ве́тру, а ну́жника74 не видно Вы тут за борт, что ли Он усмехнулся:
Пойдём, провожу Нет, за борт нельзя, если ветром снесёт на всех, то получишь плёткой от корабельщика
Они шли по палубе между сидящих гребцов к носу судна. Там, на самом переднем краю лодки, где круто изгибался нос в виде головы диковинной птицы, похожей на лебедя, был закуток без стен и двери с решётчатым полом и кованым кольцом на уровне пояса, чтобы не упасть при качке. Он загородил её собой от нескромных взглядов гребцов
Шли дни, мимо всё проплывали крутые и пологие берега, кудрявые ракиты и вербы у воды, плакучие ивы и берёзы по низинам, сосновые и еловые леса Иногда виднелся дуб-великан, лет двухсот, а то и больше, на половину кроны возвышающийся над остальными деревьями. Он казался лесным храбром75, и в его ветвях было целое княжество с бабочками, пчёлами, птицами, белками
На ночь не причаливали, бросали якорь недалеко от берега на воде, было тепло, спали вповалку на палубе Но дней через десять команда запросила ранний привал и ночёвку на берегу, надоела сухомятка, шатает от качки, все устали от вёсел и воды. Купец решил, что завтра отдых. Вечером пристали, раздвинув носом камыши и вспугнув большую стаю уток. Мигом из-под скамеек, на которых сидели гребцы, появились луки, и десятка полтора птиц свалились в воду.
Кто щипал и потрошил добычу, кто нёс дрова и разводил огонь, кто собирал травы для взвара всем нашлось дело на этом привале. Двое взяли сулицы76, ушли на реку и вскоре вернулись, неся длинный ивовый прут, на котором трепыхались большие рыбы. К сумеркам пламя прогорело, взвар вскипел, был выпит и ещё раз заварен, уток и рыбу обмазали глиной и закопали в уголья. Вскоре совсем стемнело, все сидели вокруг потухающего костра, иногда лениво подбрасывая пару веток для света. Затвердевшую в огне глину поливали водой, чтобы быстрее остыла, разламывали, доставали нежнейшее мясо или рыбу, делили с соседями и ели, причмокивая и постанывая от удовольствия.
Самая лучшая утка всё-таки осенью, размахивая обглоданной ногой, говорил один гребец, она жирная к зиме, молодая уже подросла, а старая отъелась
Самая лучшая утка та, которую ты ешь, мудро заметил другой под дружный смех всей команды.
Зачерпнули взвар большим ковшом и стали шумно прихлёбывать, передавая по кругу и сонно глядя на огонь. Тускнеющие угли переливались черно-красным бархатным мерцанием, изредка с лёгким потрескиванием вспыхивала жёлтая искра.
Вот ведь сколько сотен лет служит огонь людям, а что есть огонь, мы так и не знаем!
И не узнаем никогда, ибо это великая тайна Божия и милость его к нам!
Все помолчали немного, послушали ночную тишину, потом разошлись «посмотреть на звёзды» и стали укладываться, подвесив короб с остатками мяса и сухарями к толстой ветке. Как и на лодке, все легли на свои дерюжки, укрылись плащами, и скоро мощный храп сотрясал тишину ночи, пугая сов и лис
Назавтра все поднялись с рассветом, поёжились от утреннего холодка, старый гребец встал на колени перед небольшой кучкой хвороста, приготовленной с вечера, наломал совсем маленьких веточек с сухими листьями, достал огниво, подложил трут, чиркнул несколько раз кремнём по кресалу, искры упали на трут, тот затлелся, он подсунул горсть сухого мха, сверху ветки, подул, вспыхнул огонь. Вскоре закипел котёл, в который набросали трав и веточек дикой смородины и малины, над поляной поплыл нежный аромат. Поели вчерашнего мяса, запили взваром и разошлись каждый по своим делам.
Каменец и Искра шли по сухому летнему пронизанному солнцем лесу. Сначала они пытались разговаривать
Почему гребцы не в цепях? Разве это не опасно?
Хозяин не верит рабам, на стражу да на слуг потратишь больше, чем сэкономишь. Это наёмные гребцы, но они надёжнее; да, им нужно платить в конце, но они и охрана, и слуги Они не нападут ночью и никуда не сбегут
Что будет дальше?
Приплывём в Смоленск, я тебя отведу в надёжное место, побудешь там, дальше разберёшься, иди по своей судьбе, а я по своей
У нас говорят, что Мокошь богиня судьбы, она сидит в своих чертогах и прядёт нити нашей жизни, а дочки её Доля и Недоля те нити в клубки наматывают, и кому-то счастливая судьба выпадает, а кому-то нет.
Не знаю я, выпадает судьба или не выпадает, думаю, нужно и самому помотать немножко
Потом они замолчали, слушая пение птиц, шорох трав, шум ветра в кронах деревьев. Вышли на берег круглого лесного озера. Искра захотела вымыться, а то столько дней на лодке, среди воды и грязная Как это гребцы не моются?
Они считают, что маленькая грязь не страшна, а большая сама отвалится.
Девушка долго плескалась в тёплой воде Пока мылся Каменец, сплела красивый пояс из высокой травы и венок из цветов. Пряди мокрых волос рассыпались по спине ниже пояса, синие глаза смотрели нежно, лукаво и немного тревожно. Они брели к берегу реки, вдыхая пьянящие ароматы цветов и нагретых солнцем сосновых веток. Вдруг она наклонилась и закричала: «Посмотри, черника поспела, черника!» Кочки между соснами и впрямь заросли нежно-зелёным черничником. Он был весь усыпан крупными, сизыми, чёрно-синими ягодами. Они упали на колени возле кочки, собирая их двумя руками и горстями кидая в рот. Сок тёк между пальцами, ладони и языки стали чёрными, а они ели и ели, и смеялись, и кормили друг друга Насытиться было невозможно! Спелая и свежая ягода словно вливала в их тела какую-то новую силу, неведомую и очень приятную.