С темным взглядом, с крестом в воздетой худой руке, стоя на сияющей вершине, к которой плыли желтые, молящие о спасении лица, ждал Франциск Ксаверий.[2] Эллен остановилась и задрала голову, но заметила, что святой смотрел куда-то вдаль, мимо нее. Напрасно пыталась она привлечь его взгляд к себе. Старинный художник изобразил все правильно.
Не знаю, почему я пошла прямо к тебе, сказала она, но далось это ей нелегко. Она никогда не понимала тех, которые с удовольствием ходили в церковь и рассказывали об этом, блаженствуя, как о великом наслаждении. Нет, никакое это было не наслаждение. Скорее мучение, которое влекло за собой другие мучения. Как будто протягиваешь палец кому-то, кто хочет отхватить всю руку и еще гораздо больше. А молиться? Без этого Эллен с удовольствием обошлась бы. В прошлом году она училась нырять вниз головой, и это было похоже. Нужно было подняться на высокий мостик, чтобы нырнуть в самую глубину. А еще надо было решиться на прыжок, смириться с тем, что Франциск Ксаверий на тебя не смотрит, и еще забыть о себе.
Но сейчас все должно было решиться. Эллен по-прежнему не знала, зачем она со своей просьбой обращается именно к этому святому, о котором в старинной книге было написано, что он объехал много чужих стран, но умер, когда открылась его взору та страна, о которой он страстно мечтал.
Она изо всех сил попыталась все ему объяснить. Моя мама на той стороне, но она не может за меня отвечать, никто за меня не отвечает. Если бы ты мог Эллен замялась. Если бы ты мог внушить кому-нибудь, чтобы он за меня поручился! Я бы тебя тоже не разочаровала, лишь бы только мне выбраться на свободу!
Святой как будто удивился. Эллен заметила, что не сказала напрямик то, что имела в виду. С усилием она отодвинула в сторону то, что отделяло ее от нее самой.
То есть я бы тебя в любом случае не разочаровала даже если я здесь останусь, даже если я слезами обольюсь!
Святой вроде бы опять удивился, и ей пришлось сделать еще шаг.
То есть я бы не стала обливаться слезами. Я бы все равно пыталась ни в чем тебя не упрекать, даже если я не попаду на свободу.
И опять ничего только немое удивление Франциска Ксаверия, и последняя дверь подалась.
То есть я хотела сказать, я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы попасть на свободу.
На глаза у Эллен навернулись слезы, но она чуяла, что в этом разговоре слезы не помогут.
Прошу тебя: что бы ни случилось, помогай мне верить в то, что есть такое место, где вокруг синева. Помоги мне пройти по воде, даже если я останусь здесь.
Разговор со святым был окончен. Все двери стояли нараспашку.
Набережная
Возьмите меня в игру!
Дуй отсюда, поняла?
Возьмите меня в игру!
Катись!
Возьмите меня в игру!
Мы не играем.
А что вы делаете?
Ждем.
Ждете? Чего?
Ждем, когда здесь будет тонуть ребенок.
Зачем?
Мы его тогда спасем.
Ну и что?
А то, что это будет хороший поступок.
А вы сделали что-то плохое?
Не мы, а бабушки с дедушками. Это все наши бабушки и дедушки виноваты.
Понятно. И давно вы ждете?
Скоро два месяца.
А много детей здесь тонет?
Да нет.
И вы в самом деле хотите дождаться, пока в канал свалится младенец?
А почему нет? Мы его перепеленаем и отнесем бургомистру. А бургомистр нам скажет: «Молодцы, настоящие молодцы! С завтрашнего дня разрешаю вам садиться на все скамейки. Мы простим вам ваших бабушек и дедушек». «Спасибо большое, господин бургомистр».
«Не за что, рад оказать услугу. Большой привет бабушкам и дедушкам».
А ты хорошо это сказала. Если хочешь, давай прямо сегодня играть с нами в бургомистра.
Давай сначала!
Вот ребенок, господин бургомистр!
Откуда взялся этот ребенок?
Мы его спасли.
А как это случилось?
Мы сидели на берегу и ждали
Нет, это не надо говорить!
Ладно. Мы сидели на берегу, а тут он упал!
И что дальше?
Дальше, господин бургомистр, все произошло очень быстро. И мы очень рады, что нам удалось его спасти. Теперь нам можно опять садиться на все скамейки?
Можно. И гулять в городском парке тоже можно. Ваших бабушек и дедушек мы вам простили!
Большое спасибо, господин бургомистр!
Погодите, а что мне делать с ребенком?
Можете оставить его себе.
Но я не хочу его оставлять! с отчаянием крикнула Эллен. Этот ребенок никому не нужен. Мама у него уехала, а отец в армии. И даже если он встретится с отцом, о маме с ним говорить нельзя. Погодите, с бабушками и дедушками у него тоже не все в порядке: одни правильные, а другие неправильные! Ни то ни се, а это хуже всего, это уже слишком!
Ты о чем?
Этого ребенка некуда девать, он ни на что не годится, зачем вы его спасали? Заберите, заберите его обратно! А если он хочет с вами играть, поиграйте с ним, ради всего святого, поиграйте!
Подожди, не уходи!
Иди сюда, сядь рядом с нами. Как тебя зовут?
Эллен.
Мы будем ждать ребенка все вместе, Эллен.
А как вас зовут?
Это у нас Биби. Два неправильных дедушки и две неправильные бабушки, главный предмет гордости светлая губная помада. Она хочет ходить в школу танцев. Надеется, что бургомистр ей разрешит, если она спасет малыша.
Тот, третий от тебя, Курт, он в глубине души считает, что это просто курам на смех всем вместе ждать ребенка. А все-таки ждет. Когда ребенка спасут, он хотел бы снова играть в футбол. У него из бабушек и дедушек трое неправильных, а он вратарь.
Леон самый старший. Тренируется вместе с нами в спасении на водах, хочет стать режиссером, знает все приемы, два неправильных дедушки, две неправильные бабушки.
Там дальше Ханна. Она собирается когда-нибудь потом родить семерых детей, а еще она хочет дом на шведском побережье и чтобы муж у нее был священником, и она все время вышивает скатерть. А может, это занавеска для детской в ее новом доме, верно, Ханна? Слишком много солнца вредно. Так вот, она тоже ждет с нами, даже не уходит в полдень ни домой, ни в тень газометра, вон туда, выше по реке.
А это Рут, наша Рут! Она любит петь песни, лучше всего про золотые улочки вдалеке от мук земных. Ее родителей уже предупредили, чтобы в сентябре они освободили жилплощадь, а она все надеется, что у нее будет квартирка на небесах. Мир прекрасен и велик тут мы все согласны, но все-таки! Какая-то здесь неувязка, верно, Рут? Концы с концами не сходятся.
Герберт, иди сюда, малыш, он у нас самый младший. У него нога не сгибается, и он боится. Боится, что не сумеет плыть вместе со всеми, когда надо будет спасать ребенка. Но он прилежно тренируется, и скоро у него получится. Из дедушек и бабушек у него трое с половиной неправильные, и он их всех очень любит, а еще у него есть красный мяч для водного поло, и он иногда дает его нам поиграть, верно, малыш? Он серьезный ребенок.
А ты?
Меня зовут Георг.
Ты убиваешь драконов?
Я их запускаю, не драконов, конечно, а воздушных змеев. Вот погоди, наступит октябрь, и Рут споет: «Пусть душа твоя взмывает, как воздушный змей» или что-то вроде того. Что у меня еще есть? Четыре неправильных дедушки и бабушки и коллекция бабочек. Об остальном сама догадайся.
Иди-ка поближе. Видишь, у Герберта старый театральный бинокль, он им все время обшаривает канал. Герберт наш маяк. А там, на другой стороне, железная дорога, видишь? А там внизу старая лодка, в ней все время сидит кто-нибудь из наших.
А если ты пройдешь немного дальше в сторону гор, там будет цепная карусель.
Цепная карусель это красота: можно всем хвататься за руки, а потом отпускать.
И сразу улетаешь далеко друг от друга!
И закрываешь глаза!
А если повезет, цепи порвутся. Музыка современная, и размах аж до Манхеттена, так говорит человек в тире. А уж если цепи оборвутся! Знать бы, кому уже привалила такая удача?
Каждый год приходит кто-то из какой-то комиссии и проверяет карусель. И очень зря, говорит человек в тире. Только мешает людям летать. Но они и сами рады, хотят, чтобы им мешали, так говорит человек в тире.