Чем оно закончится неважно, главное, что они расстались, и, кажется, на этот раз всерьез.
«Завтра поеду к детям, сменю няньку, а то она совсем одурела: ни денег, ни выходных».
Уже две недели лил страшный дождь. Такой тропический, бесконечный на весь сезон, когда даже представить нельзя, что может быть солнце и сухая трава.
Дети сходили с ума на маленькой даче отсыревший дом никак не мог согреться. Пили горячий чай, благо летний водопровод позволял набирать воду ведрами.
Туся делала перевод с чертова подстрочника и рассчитывала на хоть какой гонорар.
Саша возник внезапно, насквозь мокрый, без зонта, и счастливый, что ее видит.
Всё, сказал он, мы разъехались. Теперь навсегда. Она вернулась в Питер.
Из соседней комнаты, где Саша писал сценарий, донесся его тревожный голос. Его сын заболел ковидом и теперь в госпитале.
И у Туси дочь в госпитале ей пятьдесят пять лет, а решила покататься на роликах два перелома со смещением. Не лучшее время валяться на больничной койке.
«Старшие наши чудят», подумалось каждому из ведущих летопись своей жизни.
А ведь именно этим старшим досталось больше всего от той ситуации сорок с лишним лет назад, когда рухнули их семьи, устои, вера в родителей.
Но поверни все назад, останься она без Саши страшно представить.
Первый дом
Сделали первый опыт пожить вместе. Сняли квартиру в высоком доме их окна выходили прямо на поле ипподрома. Саша стал звать Тусю Анной Карениной. Потом просто Анькой. Прилипло ненадолго.
Высунувшись в окно, они следили за забегами и делали свои ставки. Анька постоянно проигрывала. Она знала за собой это свойство ни в карты, ни в лотерею, никогда ни в чем ей не везло. Везло в целом.
Утром ехала к детям, которые оставались с нянькой. Отправляла их в школу, младшего в детский сад на пятидневку. Сурово, конечно. Потом бежала к ипподрому. Потом опять к детям. Обед. Уроки. Потом к ипподрому.
Такие забеги изматывали очень, но впереди туманно светило лето.
День рождения Туся отпраздновала с Сашей и своим братом Колей.
Оба ехали на одном троллейбусе из центра, вышли на одной остановке и пошли в одну сторону. Саша заподозрил: брат или нет. Тот близоруко озирался и сверял по бумажке адрес. Попробуй не заподозри!
Вошли в лифт, и там Саша раскололся. Брат Коля был потрясен.
Посмотрели забег лошадей. Саша поставил на жокея в красном жилете. Брат Коля ничего не поставил он по слепоте не разбирал цвета. Туся на ярко-желтый камзол.
Выиграл Саша. Туся его поцеловала.
Ох, везучий был, но и работал как проклятый.
Душа у него болела за своих, преданных и брошенных на произвол судьбы. За сына, который отказался с ним общаться. Уехал в Тарту учиться на географа. За жену, ни в чем не виноватую.
Туся предприняла решительный шаг пошла в женскую консультацию и попросила вынуть спираль. Тогда это был единственный способ избежать беременности, женщины объясняли так: матка думает, что она беременна и не принимает новых сперматозоидов. Именно это Туське не нравилось. Пусть не думает.
Детей было уже трое, но хотелось своего, общего, и лучше девочку. Саша тоже хотел девочку, прямо так и говорил: «Очень мне доченька нужна, Оленька».
Перед дачным сезоном Туся увезла детей в Коктебель муж должен был сменить ее через полсрока. Саша одиноко домучивался у ипподрома, больше не интересуясь забегами. Жить было трудно, и надо было что-то решать при категорическом отсутствии денег.
Туся тоже тосковала в Коктебеле вода была холодная, дети не боялись, а она не хотела купаться. Ни разу не окунулась.
Общаться было особенно не с кем. Что делали? Собирали камни!
Здесь отдыхала знакомая редакторша с киностудии с внуком. Рассказывала, как приезжала в Коктебель девочкой с родителями и они общались с Волошиным. А потом хоронили. Тусю потрясло, что перед ней человек, который знал живого Волошина. Это в голове не помещалось.
Они все поднялись на гору к могиле Волошина. Дети и там собирали камушки. А Туся просто постояла. Она вспомнила, что Саша просил сходить в музей и передать от него привет хранителю. Пошла. Отыскала. Ей очень хотелось с этим Володей-хранителем поговорить о Волошине и о Саше. О Саше больше. Но в музее был ремонт. Ей с трудом удалось повидать этого Володю. И тот довольно равнодушно сказал спасибо и ушел ругаться с прорабом, который, как всегда, не понимал простых вещей.
Туся ушла. Еле дождалась приезда своей смены.
Это было на вокзале приезд и отъезд. Дети и муж очень трогательно помахали ей вслед, и соседка по купе, с виду хиппи с большим рюкзаком, набитым камнями, умилилась: какая хорошая семья, какой муж, какие дети! Туся молча согласилась.
Хиппи взяла на себя инициативу и рассказывала свою жизнь до самой Москвы. Пропагандировала женскую свободу, восторгалась независимостью американок, которые борются за равенство во всем: и в оплате работы, и в выборе партнера, и при этом завидовала тихим семейным радостям. Тусю никогда не волновали принципы оплаты, потому что ей платили или не платили совершенно так же, как и мужчинам. А уж в выборе партнера она не собиралась ни с кем советоваться. Тихие семейные радости у нее тоже были. Она не видела смысла перебивать болтливую хиппи.
В Москве на платформе стоял Саша такой дорогой, такой любимый, такой счастливый. Туся бросилась к нему и крепко прижалась животом, в котором уже жила Оленька.
Хиппи, обалдев, смотрела на эту встречу. У нее рушились моральные устои. И она поняла, что обманулась в этой семейной идиллии. И лучше продолжать хипповать и никому не завидовать. Она подняла свой неподъемный рюкзак с коктебельскими камнями и побрела к метро.
Стройка века
Туся, беременная повариха, варит два котла еды суп с мясом в одном и две пачки макарон в другом. Команда строителей спит в сарае возле летней колонки. Саша мотается по складам в поисках всего гвоздей, досок, балок, песка. Нет ничего.
Дети с восторгом наблюдают за стройкой. Самые лучшие каникулы.
Вечером все ходят на пруд купаться.
Поздно начали строить в начале июля. Просто жить негде. А детей куда? А самим куда?
Бригада интеллигентная: бригадир-«бугор», доктор физических наук, два его зама молодые инженеры. Два настоящих спеца строители.
Строят по учебникам. Но выхода нет. Дом растет на глазах со всеми своими удачами и недочетами.
На запреты, на ограничения Татьяна истратила все нервы и силы, добиваясь разрешения на «восстановительный» ремонт. Получила.
Пока лето можно жить беспечно. А потом? Лучше не думать.
Их стройка была первой в дачном поселке, в котором никто не строился с послевоенных времен не было денег, не было разрешения и не было необходимости: дома стояли крепкие, построенные на века. Но рассчитанные на летний сезон. Заборов не было все знали, что вон за теми кустами черной смородины начинается другой участок, а вот за малиной любимые соседи, к которым тропа была вытоптана детьми основательно. Даже в дождь оставалась неразмытой.
Саша, который не был похож на человека, который умеет забивать гвозди, совершал ежедневные подвиги. Добывал, уговаривал, обнаруживал, добивался и доставлял.
Невыносимые обстоятельства требовали сверхусилий.
Но соседи и просто знакомые советовали заморозить стройку и поискать, пока не поздно, жилье в зимнем доме, и лучше в Москве.
Времена были самые глухие и безнадежные в политическом смысле: те, кто имели приличные условия, имели, но другим не давали. Это называлось «трамвайный закон», сформулированный еще в годы первобытного коммунизма: везунчики, которым удалось влезть в набитый трамвай, не желали никого больше впускать, а, наоборот, руками и ногами выпихивали новеньких, жаждущих прокатиться.