Перещелкнули затворы. Звук был резкий, неприятный и очень отчетливый. Как будто проорала какая-то фантастическая птица, кричащая громче кукушки.
Пли! радостно завопил командир.
Раздался выстрел.
Под ноги толпы рухнул с неба случайно подбитый голубь.
Птица билась на земле, силясь взлететь, не понимая, куда вдруг делись и небо, и полет, и жизнь
Командир достал пистолет, выстрелом добил раненого голубя.
Толпа уважительно затихла.
И еще! взревел командир. Советская власть добра. Они прислала вам этого Председателя Храма
Настоятеля, буркнул новый священник.
Один хрен! недовольно гаркнул командир. Все одно начальник
Начальник наш на небе, тихо произнес отец Филарет.
Удивительное дело: Филарет говорил совсем тихо, но все прекрасно слышали его.
Новый настоятель подошел к отцу Филарету:
Пойдем в Храм, помогу тебе причаститься.
Настоятель был высокий, толстый. Отец Филарет смотрел на него снизу вверх.
Отец Филарет вздохнул:
Не пойду я с тобой. Помнишь? «Сказал Петру который с Ним спорил: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».
Евангелие от Марка, растерянно прошептал священник.
Отец Филарет развернулся и медленно побрел к церкви.
Кто в день смерти причастится тому Врата Царствия Небесного открыты, крикнул священник в спину отцу Филарету.
Не боись, хмыкнул командир, как-то очень по-своему истолковав слова нового настоятеля. Небось не убежит никуда. Окружено тут все.
Он достал яблоко и захрустел.
Сережа увидел это яблоко и почувствовал, что его сейчас вырвет.
Отец Филарет зашел в Храм и прикрыл за собой дверь.
Дверь тут же распахнулась. В двери стояли трое с винтовками.
Ничего не дадут по-человечески, сказал отец Филарет и спрятался с Сережей в алтаре.
Лицо отца Филарета было серьезным. Только во время служб видел Сережа у священника столь серьезное лицо.
Отец Филарет тяжело опустился перед мальчиком на колени.
Сережа попытался поднять его, но Филарет взглядом остановил его.
Не тебе сегодняшнему исповедаюсь, но тому, который в тебе растет. Много на мне грехов. Главный: не всегда умел быть добрым к людям. Не ко всем сердце свое открывал. Грешен. Помни, как сказано. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Человек ничего, кроме добра, не понимает от всего иного бежит. Человек только тогда душу свою раскроет, когда почувствует твою доброту. Ты командира этого полюби, который не ведает, что творит. А ведь воздастся ему. Всем воздастся.
Сережа слушал внимательно, но все сказать хотел: «Отец Филарет, давайте убежим. Тут же еще один выход есть. А там лес. Спасемся».
Отец Филарет словно услышал его слова:
Не в том спасение, чтобы дни земной жизни продлить, но в том, чтобы Бога всегда в себе слышать. Помнишь? Ты же читал? «Пришел к своим, а свои его не узнали». Приди к Богу, Сережа, одна у человека дорога к Богу. Больше нет дорог.
Алтарные врата грубо распахнулись.
Давай иди. Хватит уже! В подтверждение своих слов солдат клацнул затвором винтовки.
А как же теперь, отец? Сережа хотел добавить «Филарет», но не добавил почему-то. Только повторил еще раз: Как же теперь, отец?
Отец Филарет обнял его, поцеловал трижды, перекрестил, сказал:
Благословляю тебя на жизнь праведную А теперь иди, иди Все
Сережа забился в угол Храма и начал тихо, по-щенячьи плакать.
Он не видел, как шепотом молился отец Филарет перед иконой; как долго тряс его за плечо солдат; как, не выдержав, схватил священника за плечи, вытащил на церковный двор и бросил на землю; как встал отец Филарет с улыбкой, как перекрестил людей, стоящих перед ним; как покрестился на Храм и как сказал тихо:
Как это у вас там говорится? Пли?
Сережа только услышал выстрелы.
И оторвался от стены.
И увидел Лики, которые смотрели на него.
Они смотрели с жалостью и пониманием. Впервые они его не раздражали. Они были свои.
Сережа выскочил из церкви и увидел тело отца Филарета.
Филарет лежал на белом, затоптанном снегу, и земля вокруг него наливалась багряным, страшным цветом.
А рядом валялся огрызок яблока.
«Откуда ж яблоки зимой?» подумал мальчик.
И эта непонятно откуда взявшаяся мысль почему-то его успокоила.
Расходимся по домам! приказал командир и слез с крыльца.
Похоронили отца Филарета в церковном дворе.
Новый настоятель сказал, что это он так договорился с властями мол, чтобы не было бузы.
Народ согласился: то, что принявший мученическую смерть отец Филарет лежит в церковном дворе правильно и даже справедливо. Ну, раз уж так все сложилось, то пусть будет хотя бы такая справедливость.
Сережа стоял на похоронах и все время думал, что тот человек, который лежит в гробу, совсем не походит даже на спящего отца Филарета. Он вообще на Филарета не похож. Это был какой-то другой человек. Или даже не человек.
С тех пор как плакал в церкви, Сережа не проронил ни слезинки. Ему казалось, что он превратился в механизм, который автоматически, непонятно зачем, совершает положенные действия.
В голове его не рождалось мыслей, а в душе чувств. Он не думал о будущем, не страдал по ушедшему человеку. Поднимал ноги шел. Поднимал руки что-то делал. Но сам находился словно не здесь, а вот где именно находился оставалось неясным.
Поминки устроили в доме отца Филарета, где теперь должен был жить новый настоятель.
Все говорили про священника добрые слова. И те, кто любил его. И даже другие, прочие, уважавшие.
Новый настоятель предложил Сереже остаться жить здесь, при церкви.
Мальчик резко отказался. Будто выбил из себя два слова:
Не буду.
Настоятель не удивился. Спросил только:
Куда ж ты теперь?
Сережа не ответил.
Хромой Семен пил и молчал. Не просто так молчал от неохоты говорить, но мрачно. Словно думал какую-то тугую мысль, но не видел необходимости ее высказывать.
Кто-то попытался сказать, что, мол, на поминках священников не надо бы пить не принято. Но Семен только сверкнул на него глазом и буркнул:
Как же так: поминки без водки? И себя не уважать, и усопшего.
И снова замолчал.
Наконец председатель поднялся и начал речь, обращаясь почему-то к отцу Филарету.
Он говорил так, словно отец Филарет сидел тут, среди них, и вот он к нему обращался. Как к живому.
Ты Это Отец Филарет Это Не боись Мы похоронили тебя как надо. В церковном дворе. И оградку я сделаю как подобает. Я с кузнецом нашим договорюсь он скует все как надо.
Как надо, так и скую, подтвердил сидящий здесь же кузнец.
И крест поставим.
И крест скую, согласился кузнец.
И еще я Семен замер, будто не решаясь сказать, и еще я эта Батюшка Филарет В церковь ходить буду теперь. Ну, иногда. Он обвел всех грозным начальственным взглядом и произнес строго: И всем советую. Он поднял рюмку. Ну, Филарет, за тебя Пусть земля тебе, как говорится пухом, а небо одеялом. Хороший ты был мужик, правдивый. Хоть и священник.
Семен выпил, сел и тут же вскочил.
Да Я эта Позапамятовал сказать По поводу мальчишки твоего Я Эта Могу его к себе в дом взять, если что У меня там двое малых, ему повеселее будет. Если он, конечно, возражать не станет.
Сережа, конечно, не возражал. И в ту же ночь переехал к Семену. Из книжек взял том Толстого, где «Севастопольские рассказы», Бунина, который про любовь писал, и книгу с неясным названием Евангелие.
Первые две книги, чтобы читать иногда от тоски жизни, а вторую на память об отце Филарете.
В первую ночь Сереже постелили на полу. Матрац дали хороший, нежесткий, подушку и одеяло. Одеяло, правда, короткое, детское. Но в избе топили до того безвоздушно-душно, что одеяло и не пригодилось.
Сережа долго ворочался на новом матраце все никак не мог уснуть.
И случилось ему видение.
Всю свою жизнь отец Тимофей так и не мог понять: видение то было: сон ли? явь? Но помнил все столь отчетливо, будто случилось на самом деле и не в далекие годы, а вчера.