Сатаровы тоже везунчики. Кортубинские феодалы. Загребли в полной мере и денег, и власти, зато спокойствия души поубавилось, а страху прибыло. Не секрет, что богатство в России особенно у первых его обладателей еще не защищалось силой закона, но сопрягалось с буквальным страхом смерти. Две жизни стояли между комбинатом и всеми желающими его заполучить. Прова Провича не трогали старорежимный директор сам уйдет, он гордый и больной, зато сынок его больно умный и шустрый, потому опасен. Желательно устранить препятствие. И в Кортубине не замедлил случиться инцидент. В одной из двух парных послевоенных сталинок по бокам Социалистической улицы перед мостом четырехэтажных, а по углам во все шесть этажей на пятом этаже, где жил директор комбината с той поры, когда еще не был директором, вечером якобы раздался выстрел. И все больше ничего ни подробностей, ни домыслов, ни эмоций. Странная весть молнией промелькнула по Кортубину и сгинула бесследно, не найдя отражение в милицейских сводках, отзвука в масс медиа. Те, кому по долгу государевой службы или по каким иным обязанностям положено, тут же явились на Социалистическую, убедились лично в добром здравии Генриха Сатарова и захлопнули рты. На другой день, как ни в чем не бывало, директор по финансам КМК сидел в своем кабинете в заводоуправлении и плодотворно трудился. Инцидент исчерпан. Забыт, похоронен. Одно лишь тогда же Генрих срочно улетел в Москву, задержался там не день и не два, а по возвращении его сопровождала интересная парочка. Молодые парни высокие, розовощекие, рыжеватые, похожие друг на друга по всему выходили братья, что с первого взгляда не отличить, а со второго заметно будет. У одного брата лицо острее, и сам из себя субтильней, он имел привычку шумно вздыхать и потирать кончик белого носа, а вот второй брат мужественнее, в нем телесная сила уже созрела, лицо более грубовато и неприветливо. А так у обоих на гладких свежих физиономиях господствовало равнодушное, сонное выражение рыжие брови всегда неподвижны, ресницы короткие, жесткие, а глаза карие. Вот тогда местные впервые увидали настоящих телохранителей. Прям Джеймсы Бонды. Одевались одинаково просто в черное или серое, без модных изысков. Действовали вполне профессионально не бегали за Генрихом, не выхватывали пистолеты, но постоянно незаметным образом оказывались рядом, двигались неслышно, рты не разевали и свою задачу отрабатывали больше никаких опасных инцидентов с Генрихом не происходило. В Кортубине телохранителей наградили остроумным прозвищем два брата акробата они действительно были братьями по фамилии Клоб. Надо ли приводить образцы местного юмора? и Клобы, и клопы, и жлобы и пр. В течение нескольких месяцев Генрих и Клобы не разлучались везде, кроме, собственно, комбината Пров Прович резко заявил, что перед работягами глупо комедию ломать. Кстати, Клобы охраняли лишь Генриха, отец отказался его уговорили переехать из квартиры по улице Социалистической в фамильный дом в Коммуздяках. Но и эта проблема разрешилась все улеглось, пыль осела; капитализм в России ударными темпами цивилизовался, обретал черты респектабельности уже стрелять, травить, взрывать конкурентов стало не Comme il faut (не комильфо) есть же не менее эффективные методы. К ним прибегли, пытаясь в очередной раз разгрызть твердый орешек КМК. Не обошла нашу глубинку и славная практика рейдерских захватов. Аж гордость берет! все как у людей, и ничем не хуже Москвы и других крупных субъектов. Комбинат кому-то понадобился позарез, столичный банк, давний и верный партнер комбината, прицепился к долгу пятьдесят миллионов рублей сущая мелочь. Но в суде соседней Оренбургской области инициировали процедуру банкротства. Генрих опять мотался в Москву, ходил по инстанциям, нанимал московскую команду таких же специалистов рейдеров. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюнет. А эти клевали да еще как! Не бандиты были, а хуже экономисты и юристы. Кое-кто из той черной команды остался с тех пор при Сатарове в штате управляющей компании Стальинвест, на хорошо оплаченных должностях референтов, консультантов. Например, весьма эффектная особа молодая женщина, жгучая брюнетка со старинным именем Варвара, роковая красотка в стиле вамп.
Явление госпожи Пятилетовой (той самой Варвары Пятилетовой) породило лавину слухов. Чтобы понять людское любопытство, следует вспомнить про личные обстоятельства Генриха Сатарова он женился еще студентом, у молодых родился сын Денис. В скудные перестроечные времена Генрих уговорил свою Светку поехать на Урал (там хоть посытней будет), сколько-то супруги здесь пожили, но семейный союз не наполнился теплом и близостью. Генрих много работал, ездил по заграницам, погрязал в финансах, контрактах и прочих заморочках, постепенно матерел, превращался в жестокого капиталиста. Жена терпела, страдала, после сказала мужу «прости прощай», взяла ребенка и вернулась в Москву. Все мысли, чувства и силы Генриха занимал комбинат семья отдалилась, что стало неважно, где она в Москве или под боком в Кортубине. Нет, Генрих поступил порядочно он подарил квартиру, перечислял деньги для Светы и сына, в свои приезды привозил подарки. Но на этом все. Отношения стабилизировались, охладели и экс-супругов устраивали. В Кортубине Генрих, конечно, не жил монахом видный мужик, да еще директор (финансовый) его любовные истории увлеченно обсуждались, смаковались, но Генрих не терял головы, не связывался с замужними, не безобразничал, своих подруг не обижал, старался не привлекать внимания. Хотя столь экзотическую особу, как Варвара, даже при желании не спрячешь явная, яростная красота, словно синее пламя в ночи очень точное сравнение. Волосы у Варвары были как ночь роскошная волнистая грива до талии, а еще крутые капризные брови и глаза особенно глаза синие-синие, пронзительные, слегка косящие так артачливо косится молодая, норовистая кобылица, что не каждого пустит к себе в седло. И что еще оставалось мужскому сердцу, если не пропасть? Никто не сомневался опутала, околдовала красавица Генриха, а иначе каким образом сумела удержаться рядом с ним, в его управленческой команде? среди крутых мужиков. Да рассказывайте про ее деловые качества! хмыкали в кабинетах Стальинвеста. Если что-то и было, то уж последнее замечание точно было неправдой. Во-первых, Варвара не простушка, а во-вторых, Генрих умел отделять личные симпатии от сугубо профессиональных моментов. Тем не менее, в Кортубине многое зависело от личных качеств Сатаровского наследника, а потому его любовницы да, это важно. После развода Генрих выбрал холостяцкую жизнь сперва молодому мужчине хватало соблазнов и не хотелось снова обязательств, а после дела на комбинате затянули целиком. Люди же говорили, что смерть матери, Веры Васильевны, повлияла в сыне какая-то струнка надломилась, и он не привел вторую жену в дом не видел, кто мог занять место покойницы. Остались Сатаровы вдвоем отец с сыном.
На комбинате у Генриха все получалось, он умел устанавливать жесткие рамки руководил он, а команда ему подчинялась, это прямое качество он унаследовал от отца, убежденного адепта административно-командной системы СССР. Пров Прович был крут (а сейчас бы добавили, что бесцеремонен, груб и категоричен) это так, из песни слов не выкинешь. Генрих в свой черед не купился на массу современных управленческих моделей принцип единоначалия никто не отменял (не сейчас, а раньше добавили бы, что и персональной ответственности тоже). Наверное, стало заметно, что рассказ про Сатаровых логично сместился от отца к сыну. Генрих набирался опыта, умения и забирал все больше власти на комбинате. Естественно, второй красный директор не появился ни по внешним признакам, ни по сути. Да и не нужно другие времена, другие нравы, задачи, совершенно отличные. Сатаровы стали владельцами комбината, хозяевами Кортубина. Советская эпоха закончилась, когда корабль КМК, плавно качнувшись по ходу движения, перешел в управлении в крепкие, уверенные руки и если качнулся вдруг, то уже в последний раз, и тут же мощно пошел вперед. Закончилась одна эпоха началась следующая. А плоть от плоти прежней эпохи, Пров Прович, уверившись в способности сына, тоже ушел сперва со своего поста на комбинате. Перед тем у Прова Провича случились два инфаркта. В незапамятные советские годы, когда комбинат работал в полную силу, с периодической частотой настигали авралы и ударные штурмы, когда невыполнение плановых показателей равно было рукотворному катаклизму, и командный состав КМК сутками сидел на производстве, здоровье не подводило директора, а тут нате вам! два инфаркта, один за другим. Пров Прович не стал ждать третьего. Он ушел, оставив комбинат на сына, Генриха Провича. Перед уходом старик якобы сказал: