Вэл попытался объяснить:
Я, будучи слегка выпившим, решил прокатиться на машине Майкла. Проезжая по дороге, я увидел поляну с наклонным камнем, похожим на постамент. Тут мне и пришла в голову мысль разыграть Майкла следующим образом: когда он проснется, а машины тю-тю нет исчезла. Он бы понервничал, поорал, побегал, а я потом бы привел вас на поляну, а «мерседес» стоит как памятник на постаменте. Правда, прикольно? Вот но когда я стал заезжать задом на камень, то немного перепутал газ с тормозом и улетел назад. Извини меня, Майкл, не переживай, я возмещу стоимость ремонта.
Мы подошли к бедолаге, и я с тоской стал прикидывать нанесенный урон. Чак увидев, что хозяин машины находится в легком ступоре, взял спасательную операцию в свои руки.
Ты из кабины сразу вылез? поинтересовался Дэвид.
Я испугался и посидел в ней немного. Всё думал, что делать дальше, но потом неожиданно уснул, а утром забыл, где нахожусь, и вышел из машины, полетев вниз головой. Очень больно, пожаловался бедокур, держась за затылок.
Господи, откуда ты свалился на мою голову?! Признайся, тебя из Штатов специально депортировали по молодости, чтобы ты их полностью не разрушил? уточнил я.
Вэл надулся и ответил:
Хочу напомнить, Майкл, что это ты свалился на наши головы, когда тебя привел профессор Лурье.
Глава 3. На бульваре Сен-Жермен, или Единство четырех противоположностей
Париж, 1983 год.
Профессор Лурье, высокий мужчина в голубом стильном костюме с золотыми очками на кончике носа, смотрел сверху вниз на трех молодых людей, сидевших за столом с книгами.
Друзья мои! сказал он. Вы говорили, что вам нужен четвертый компаньон для аренды апартаментов. Вот, пожалуйста, рекомендую, Мишель Гросс, он кивнул на меня, стоявшего слева от него с небольшим кожаным саквояжем. Думаю, вы останетесь довольны совместным проживанием. Между прочим, Лурье заговорщически подмигнул, товарищ Гросс сбежал из Советского Союза. Думаю, ему есть что рассказать. Дэвид, покажи Мишелю его комнату, обратился он к темнокожему пареньку в роговых очках.
Профессор, дружески похлопав свое протеже по плечу, попрощался с хозяевами и ушел, оставив меня под прицелом трех пар любопытных глаз. Я осмотрел зал: чисто, уютно, просторно, и до университета рукой подать, потом повесил куртку и, подойдя к столу, поочередно протянул каждому руку, закрепляя знакомство.
Слегка полноватого парня с ехидным взглядом, высоким лбом и светлыми волосами звали Вэл Стивенсон. Он был родом из США. Чак Цзян, коренастый, спортивный, с играющими под футболкой мускулами китаец, родившийся во Франции. Его родители уже давно проживают на Лазурном Берегу. Дэвид Сервие приехал из Алжира.
Хозяева настороженно изучали меня, точно героя шпионского триллера, еще бы, беглец из СССР, да еще поселился у них в квартире, да от него можно ожидать что угодно. Совершенно непонятно, как вести с человеком из дикой холодной коммунистической страны.
После неловкой паузы, Вэл, коверкая слова, закинул удочку.
Ты есть немного русский человек? Ты убежал от медведей? Ты пьешь много-много водка? У тебя есть бла-ла-ла-лайка? последнее слово он выговаривал с минуту.
Вэл, прекрати, осадил шутника Дэвид. Человек с дороги, пускай отдохнет, потом поговорим.
Но тот не унимался и продолжал допрос:
Почему ты есть такой загорелый? Ты есть азиат? Ты работал на коммунистических плантациях рабом? Ты понимаешь по-французски? Скажи: «Эйфелева башня».
Прищурив глаз, я шепотом ответил на чистом французском языке:
Медведей там уже нет, так как из секретной лаборатории КГБ сбежала стая диких каннибалов. Они вначале сожрали всех зверей на улицах, а затем принялись за людей. Потом людоедов отловили и отправили в Европу поедать наглых, мерзких америкашек! последние слова я проорал, скорчив зверскую физиономию и потянувшись руками к горлу Вэла.
Тот заорал от неожиданности и, пытаясь спастись, резко оттолкнулся от пола ногами и, неловко взмахнув руками, завалился назад вместе со стулом, выдав при этом сочное ругательство, означающее крайне сильное недовольство и удивление.
Дэвид с Чаком захохотали и захлопали в ладоши.
Наконец-то управа нашлась на Вэла и его юмор, сказал китаец.
Вечером мы пили вино, и я коротко рассказал свою биографию. Родился в Париже в 1963 году. Мама француженка, отец русский немец, торговый представитель СССР во Франции. Когда мне было пять лет, отца вернули в Союз и сделали невыездным, а мы с мамой остались во Франции. Мне исполнилось десять лет, когда она вместе со своим братом и сестрой погибла в автокатастрофе, и в результате я оказался у отца в СССР.
В Москве окончил школу и сдавал экзамены в университет на факультет журналистики. Провалился. Призвали в армию, где я отслужил два года на юге страны, поэтому такой загорелый. После окончания службы мне, владеющему четырьмя языками, органы безопасности сделали предложение, от которого, по их мнению, невозможно отказаться. Для гарантии шантажировали, что в случае отказа у моих родственников возникнут большие неприятности. Органам я ответил, мол, хорошо, летом отдохну после армии, а в сентябре мы вернемся к этой теме. Сам же всё рассказал отцу, и он по своим каналам достал мне путевку в Югославию. Оттуда меня нелегально через горы переправили в Албанию, где я прямиком отправился во французское посольство.
После прибытия в Париж, меня месяц проверяли спецслужбы, а потом я жил у профессора Лурье, друга и однокашника моей мамы, где готовился к сдаче экзаменов экстерном за первый курс.
Соседи, затаив дыхание, слушали рассказ о моих приключениях.
Живем мы парниковой жизнью, как орхидеи. Тоска смертная. У тебя же уже столько приключений и впечатлений, позавидовал Вэл.
Да уж, впечатлений, конечно, много, даже чересчур много, но я не сказал им главного о своей армейской службе. На призывном пункте меня сразу забрал майор и отвез в разведшколу.
«Ты фактически готовый шпион, сказал он, четыре языка знаешь в совершенстве, чемпион Москвы по дзюдо и мастер спорта по фехтованию. Но предупреждаю сразу, что легко тебе в школе не будет. Там гоняют ради вашего же блага, чтобы научить выживать в любой ситуации».
Первые недели в учебке к вечеру все новобранцы просто умирали только курсанты доползали до коек и не успевали закрыть глаза, как звучала команда: «Рота, подъем!» И впереди был еще один день адских учений.
Спустя семь месяцев меня отправили в Афганистан, в спецподразделение, выполнять интернациональный долг. До сих пор мне непонятно, какой долг и кому мы отдавали. Благодаря суровой школе в учебной части я остался жив. Несколько ран и рубцов на теле это так, ерунда. Неделя в госпитале, и вперед труба зовет, двигай на передний край, рядовой Михаил Гросс. Иностранные языки мне в Афгане не пригодились. С кем там на французском или немецком разговаривать? С душманами?
И вот я в Париже, сижу с желторотыми пацанами в квартире в центре Латинского квартала и блаженствую. Господи, неужели я вернулся на Родину живым и здоровым?!
Во время общения практичный Вэл спросил:
На какие деньги ты собираешься жить? Из-за железного занавеса отец вряд ли что-то сможет перечислить.
Мама открыла вклад на мое имя, как только отец покинул нас, ответил я. Денег на жизнь и учебу хватит.
Я не стал говорить, что на моем счете три миллиона франков, квартиру же с компаньонами искал не для экономии, а чтобы в одиночестве не сойти с ума от армейских воспоминаний, в то время для меня было крайне необходимо простое человеческое общение.
***
С момента моего появления на бульваре Сен-Жермен прошло всего пару месяцев, но к моему удивлению я быстро нашел язык с соседями. Более противоположных по характеру, менталитету и взглядам на жизнь людей было тяжело найти.