Однако, только и мог произнести я.
Сомневаешься? усмехнулся Константин Иванович. Татьяна! Татьяна, голубушка, принеси мне, пожалуйста, четвертый том Николая Васильевича, тот, что с закладочкой посередине.
Не рано ли ты Юрочке головушку забиваешь? Татьяна Александровна смахнула чистой тряпочкой пыль с кожаного переплета и дала супругу книгу.
Да нет, в самый раз, у Егорки мозг сейчас, как губка. Пущай впитывает, глядишь, потом в линованную тетрадочку все запишет, не согласился с женой прадед и раскрыл потертый томик. Вот она, вторая редакция «Ревизора», именно про нее писал Гоголь Погодину 6 декабря 1835 года:
«Да здравствует комедия!» А вот реплика Бобчинского: «Сначала вы сказали, а потом и я сказал. Э, сказали мы с Петром Ивановичем, с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит бог знает куды: в Саратовскую губернию в город Белебей? Это верно не кто другой, как самый тот чиновник».
Саратовская губерния? задаю вопрос и ехидно ухмыляюсь.
Эх! захлопнул книгу прадед Константин. Как ты не понимаешь, что Гоголь к тому времени уже был столичная штучка. А тогда, точно так же, как и сегодня, жителю столицы, особенно недавно переехавшему из глухой Малороссии, было неприлично знать географию Российской империи, вот Николай Васильевич и показывает читателям, что, мол, ему все равно: что Саратовская губерния, что Оренбургская, что Уфимская. И сегодня попробуй спроси какого-нибудь щелкопера в Москве, где расположена Башкирия? Непременно ткнет пальцем в пустыню Гоби.
Ладно, ладно, убедил, легко сдаюсь и сладко зеваю. Продолжай, что ли.
Потом, когда белебеевские купцы, городничий, местные добчинские-бобчинские возмутились, жалобы стали писать на высочайшее имя, цензор Евстафий Ольдекоп спросил Гоголя: «Ну зачем тебе, Николай Васильевич, этот Белебей, у тебя что, проблем мало, у тебя что, поэма Мертвые души мертвым грузом на шее не висит?» «Висит, отвечал тогда поэт и драматург, как не висеть, да так, брат Евстафий, так как-то все» Вычеркнул, одним словом, славный чувашский город из последующих редакций. А мы, Горюхины, тем временем уже давно жили под Уфой, в Дмитриевской волости, в деревне Воскобойниково, там я, кстати, и родился 21 марта 1869 года. После крепостного права, выходит? осведомленность показываю.
После него, родимого. Но мы хоть и жили в барских деревнях, никогда холопами не были.
А чем же тогда деревня Воскобойниково лучше деревни Подкатиловки? спросил я, затягивая крепкий узелок в бороде прадеда.
Тут совсем другая история.
Юрка! крикнул с улицы мой товарищ по детсаду Валерка. Выходи в войнушку играть!
Я был очень дружен с никогда не унывающим Валеркой, который еще не знал, что через десять лет утонет в протекающей недалеко от нашего дома реке Белой, поэтому спрыгнул с прадедовского колена, сказал, что сегодня больше слушать родовую историю не могу, потому что чрезвычайно проголодался, хочу спать и у меня сильно болит живот.
Не успел Константин Иванович проскрипеть что-то о вырождении рода Горюхиных, как я уже пулял во дворе из указательного пальца во врагов нашего социалистического отечества.
История 3
Прадед! дернул я прадеда за страшную бороду. Хватит сидеть с закрытыми глазами и сопеть, давай рассказывай, зачем кержаки под Уфу перебрались, а то на улице дождик и делать совершенно нечего.
А? приоткрыл Константин Иванович глаза. Егорка? А я думал, ты мне снишься. Ну, лезь на коленку.
Дело было так. Задумали горюхинцы из Подкатиловки двинуть куда-нибудь, потому что ну какое житье с этими полоумными Хлестаковыми? А поблизости только Белебей, ненамного больше Подкатиловки, и за сто верст от него портовый город Уфа, на пяти реках стоящий.
Откуда столько рек, прадедушка? как обычно, выражаю скепсис.
И чему вас в детском саду учат? качает головой прадед. Загибай пальцы: Белая, Уфимка, Дема, Сутолока, Шугуровка.
Вона как!
Вот и задумались мы тогда о переезде, и, может, до сих пор бы думали крепким кержацким умом, но случилось молодой жене Ивана Александровича Хлестакова Марье Антоновне рожать. А хоть была она вся в своего папашу, Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского, бабой ширококостной да в бедрах несоразмерной, все равно решили Хлестаковы на всякий случай вызвать уфимского акушера Беляева, человека очень своим ремеслом увлеченного, слава о мастерстве которого простиралась до самой нашей Подкатиловки.
Разумное решение, одобряю Хлестаковых и плету в прадедовской бороде тонкую косичку. И что акушер, неужто заодно и горюхинцам помог?
Ты, Егорка, словно таракан на сковородке. Ты не спеши, дальше слушай. Надо сказать, что Беляев и сам был недавно женат, а жена, ввиду специфики профессии мужа, очень ревновала его к пациенткам и потому всюду своего мужа сопровождала. Так и оказалась в нашей деревне чета Беляевых. Марья Антоновна к их приезду благополучно опросталась очень шустрым и веселым мальчиком, который, как уверяют свидетели, по семейной традиции взял и тут же соврал. Но бог с этими Хлестаковыми, не о них наше шежере. Во время праздничного ужина в честь вышесказанного старосте нашей общины Трифону удалось переговорить с супругой Беляева. Женщина она была очень молодая, но необычайно начитанная, поэтому верила во все мистическое, потустороннее, нетрадиционное, и ничего удивительного, что она с легкостью вняла истине нашей единственно верной веры аввакумовской. Пообещала Трифону, одним словом, похлопотать перед большим начальством, чтобы нас поближе к Уфе перевели, чтобы сподручнее было проводить время в благостных молитвах да постах очищающих.
И что, перед самим губернатором за нас слово молвила? расплетаю косичку в бороде деда.
Губернатором! усмехается Константин Иванович, вытягивая свою бороду из моих рук. Бери выше! Ладно, трапезничать пора. День сегодня постный, манной каши для тебя у меня нет, поэтому дуй домой, потом как-нибудь дорасскажу.
История 4
Настроение у меня было приподнятое, я только что поколотил Саньку Шеклейна из тридцать второй квартиры за то, что тот обидно обзывался и беспрерывно дразнился. Уверен, Санька надолго запомнил мою взбучку, а может, и до сих пор помнит. Нет, впоследствии в Израиль он не уехал в тюрьму сел. Наверное, и сейчас сидит, детство наше беззаботное вспоминает. Хотя куда это я? Настроение у меня было приподнятое
Прадеда! Прабаба! кричу громогласно. Здрасьте, я к вам в гости пришел!
Тише, Юрочка, тише, Татьяна Александровна меня успокаивает.
Чего орешь, Егорка? Константин Иванович осаживает.
Осаживать-то осаживает, а сам слезинку платочком вытирает.
Кто тебя, прадедуля, обидел, отчего плачешь? опешил я и на шепот перешел.
Вот приболел, а эти изверги мне укол унизительный сделали, словно мальчишке вроде тебя.
Что, в первый раз за девяносто девять лет?!
В первый, опять Константин Иванович платочек к глазу подносит.
Чтобы отвлечь патриарха рода от боли и унижения, перевожу разговор на старую тему:
А кого все-таки попросила жена акушера Беляева, чтобы горюхинцев к Уфе поближе перевели?
Кого-кого царя!
Да ну! я аж подбородком повел, плечики приподнял. Какого царя, прадедуля? В нашу губернию только Ленин к Крупской приезжал!
А как же Александр Павлович? А?! топнул ножкой Константин Иванович; хорошо, что я в этот раз на маленькой табуреточке сидел, а то бы слетел с коленки.
Номер один, отцеубийца который? ставлю сразу все на свои места.
Да, грехов много было на нем Но слушай. За год до смерти, осенью 1824 года, задумал Александр Первый по России поездить, проведать, как народу живется. Много где побывал, весь Урал объездил и 28 сентября прибыл в Уфу.