Океанов. Обратился к нему глава комиссии по оцениванию нового метода синтеза по истечению дня. Наш завод более не собирается финансировать эксперименты, не приносящие выгоды. Если сегодня эксперимент не удастся мы закрываем проект.
Но. Испуганно запнулся Александр. Но, как же идеальные алмазы? Не. Недостатком метода являлось то, что в качестве пробы в каждом новом эксперименте я использовал чистый графитовый блок. Все не понимая, понимающе кивнули. Выход алмазов получался с большими потерями, деформированной структуры или с пробелами в устойчивой кристаллической решетке. И тогда мы. Александр воодушевленно взглянул на свою помощницу, выделив слово «мы». Мы решили повысить температуру, ускорить интенсивность реакции, изменить исходную концентрацию раствора, но. Нам будет необходима еще и уверенность! И он многозначительно посмотрел в глаза своей помощницы.
Ради частоты эксперимента, чтобы убедиться, что нас не обманывают, что этот метод действительно работает, вмешался начальник цеха пониженным хриплым голосом, я заказал специальный «сверх очищенный» от примесей графит. Так что, не стоит нас вводить в заблуждение, как в прошлый раз. Используйте только этот материал.
Он подошел к столу и положил две капсулы с графитом, вызывающе глядя на Александра. Наговор сработал на лицах членов комиссии, которые начали в недоверии перешептываться.
По маркировке на вакуумных банках с графитом УСПГ 150, понятной только Океанову и начальнику цеха, в руках задрожала тревога начальник цеха подсунул сверх реактивный графитовый образец, с возбужденным атомным составом. Он взглянул на начальника, который ехидно улыбался, ожидая ответа.
Хорошо. Почти неслышно, пытаясь не думать об опасности, сказал Океанов. Мы готовы.
В лабораторию опустилась тишина. Даже мухи замерли от волнения. Дрожащие руки аккуратно погружали графит в раствор, как новорожденного младенца в ванну.
Она приложила ладонь к шихте с одной стороны, он, стоя напротив нее, приложил свою оледеневшую руку с другой. Его воображение и ее уверенность.
«У нас все получится.», сказала она ему глазами, продолжая прерванный разговор, «Ты только не молчи!».
«Первая стадия завершена», напряженно глянул он в ответ.
«Как ты не понимаешь, что для меня, как и для тебя, важно услышать признание.», она пронзала его мягким просящим взглядом.
«Вторая стадия завершена.», старался сосредоточиться он, но не мог, постоянно думая о ней. Его всего трясло от волнения за работу, на которую он потратил предыдущие двадцать лет, и от волнения за нее, на которую он готов был потратить всю оставшуюся жизнь.
«Признание в своих чувствах.», она не сводила с него своих глаз.
«Пойми, не выдержал он, любовь только тогда может быть настоящей, когда люди признаются в ней без использования слова люблю.», и Океанов вошел в ее глаза с этим убеждением, забыв о комиссии, о кристалле, о своей мечте
На ее краях ресниц проступили зеркально чистые слезы, освещенные фиолетовым излучением, целым космосом ее внутренних чувств к нему. Одна из них скатилась по щеке и упала в шихту с графитом. Ее дыхание неровно заколебалось, от выдохов жидкая прослойка в шихте дребезжала круговыми кольцами, алмаз бурлил в занавесе реактивности.
Она, отчаянно, сильнее нагнулась к нему, оказавшись лицом полностью над шихтой и, не в силах сдерживать больше внутреннее напряжение, громко закричала в него так, что все члены комиссии ужаснулись:
Я люблю тебя!!! Вибрации от ее голосовых связок эхом разбредались по всем предметам вокруг.
Разогретый раствор забурлил по внутренним стенам контейнера, обжег им руки. Океанова оттолкнуло неизвестной неожиданной силой выдоха назад. Он прикрыл лицо рукой, от надвигающегося разрывного свечения.
Прогремел резкий взрыв ярко-фиолетового излучения.
Члены комиссии повалились на землю. Океанов, лежа на полу, убрал руку с лица и увидел, как Она все так же стояла перед шихтой. Но.
Часть алмаза при взрыве отлетела вверх и поселилась в ее живых зрачках, вонзилась в ее глаза, проскользнув сквозь несомкнутые веки, навсегда убив в ней чувства.
Как многогранна она была теперь. Вся переливалась лучами световых отражений, огранка линий ее лица, скул, носа, губ и глаз, ее фиолетовых глаз, говорила о том, что это самый безупречный алмаз, какой только может создать природа! Таким холодом смотрела она теперь на Океанова, безмолвным чувством чуждости к нему, к себе, ко всем, кристальным холодом.
На дне шихты все еще лежал и отражался блеском десятисантиметровый монокристалл алмаза, который образовался вследствие взрыва.
Комиссия ахнула в изумлении, все засуетились, стали доставать многократные сканеры-лупы, проверять грани совместимости. Но, сколько бы они не проверяли, Океанов знал, что никаких изъянов там быть не может, ни в кристаллической решетке, ни в структурном расположении, ни в четкости граней. Потому что настоящим идеальным алмазом была Она.
Океанов так и не узнал ее имени. Хотя, как бы ее не звали, ее имя было Криста́лл.
Чем пахнет небо (Запорожье)
ДоГтор, здГ'раствуйте. Мама меня прислала к вам, сказала, чтобы вы помогли мне с насморком. На улице солнце, теплая погода, а у меня нос так заложило, что ничем не разложишь.
Это, мой юный друг, неспроста. Нос очень часто закладывает от обиды. Доктор протянул парню аскорбинку, а вслед за тем, достал из-под стола красочную книжечку и протянул ее вперед. Вот.
А поможет? Спросил парень гнусавым говором и, не дожидаясь, принялся читать.
Смотрите! Небо тлеет!
И, правда, вдали окна полыхали отголоски закатного пожара. Крестообразная перепонка окна разделяла небо на четыре части, каждому по кусочку, а одному досталась маленькая форточка.
Представляете, каким будет старт? Сказал один из мальчишек. Дверь в комнату отворилась, и показался мужчина с усами.
Ну, что, поехали?
Трое ребят встали и направились к выходу. Четвертый мальчик, смотревший в маленькую форточку, остался сидеть.
Яромский, ты с нами? Обратились ребята к мальчику.
Да я это. Позже вас догоню.
Когда дверь закрылась, он один в своей комнате, полностью завладев окном, всеми четырьмя отсеками, подумал об одном. Взял аккуратно руками невидимый штурвал, крепко сжал его, так что на нем заскрипела кожаная обшивка. Застучал поддонный вал, куча тумблеров защелкала вверх, невидимо подсвечиваясь желтыми и зелеными огоньками. Серьезно приложив пустую ладонь к уху, он произнес в рацию рывками:
205-тый. К взлету готов. Прошу дать разрешение. Сухое радийное молчание в ответ. 205-тый, прием. Прошу дать разрешение на взлет. Полоса А-111, восточное направление.
Разрешение. Пшшшш. Взлет, на полосе. Пшш.
Да, что, черт возьми, у вас там происходит?!
Не Разреш. Пш.
Он круто вывернул штурвал, побрезговав предупредительными красными сигнальными огнями по краям взлетной полосы. Со старта дали ускорение шасси, прокрутившись множеством оборотов на одном месте, утопая в дыму собственного нетерпение. Скрежет вырвался из-под низа и выкинул вперед в воздух маленький белый аэроплан.
Ветровое стекло обратилось в туман, безболезненно врезаясь в огромные комья облаков. Яромский выключил свой радиоприемник, который шипел еще земным негодованьем шипящих слов. Рычаг управления наклонился назад, унося планер вверх, чтобы миновать облачность и вспорхнуть к чистому небу.
Облачность не рассеивалась. Туман незаметно приобретал сыростный оттенок октября. На лобовом стекле появились маленькие капельки, куда-то против закона притяжения со свистом стекающие вверх.
Справа надвигались грозные тучи, темно-синие акварельные кавалеры неба топили белесость в темени. Маленький аэроплан был струйкой белого пламени попавшей в темный бескурсый океан. На какое-то мгновение тишина пронзила его слух, не было слышно даже звука мотора. Светлая вспышка молнии блеснула впереди.