Ну, так, время-то идет.
Наташа двигалась в сторону пляжа по асфальту, на котором все больше и чаще встречался раздутый по всему городу морской песок. Шелест песчинок сухо хрустел на поверхности, под истертыми протекторами ее ботинок, которыми она безжалостно издавала скрип по песку.
Наташа!
Этот неожиданный оклик сзади пошатнул ее твердость походки, и она замедлила шаг, но не оборачивалась.
Наташа! Здравствуйте! Перед ней вынырнул высокий полный полицейский, запыхавшийся от спешки. Думал застать вас дома, но соседи у подъезда сказали, что вы ушли.
Да. Я не могла находиться дома. Одна.
Понимаю. Сочувственно сказал он. У меня для вас хорошие новости. Я кое-что нашел на Елену. Мне кажется это можно причислить к попытке аферы, если только вы. Как бы это сказать?
Но Наташа не стала дожидаться продолжения. Она всем телом мягко прильнула к нему и обняла, как в тот вечер хотел сделать он, но не успел.
Вы мне поможете? И она сразу продолжила. На пляже есть кафе, единственно работающее в это время. Зайдите вовнутрь и ждите в кабинке женского туалета.
Женского?
Эта аферистка ведь не пойдет в мужской. Идите. Я подам вам знак, когда будет нужно.
Но. Как же? Растерялся он.
Ну. Она из-под низа посмотрела на него, затем взяла за плечи и приблизилась к лицу. Нужно быть решительнее.
Ее легкий поцелуй в щеку преобразил полного полицейского в плотный сгусток раскрасневшейся твердости. Он кивнул ей в согласии и почти побежал в сторону пляжного кафе.
Пляж был наполнен прохладными лучами бархатного сезона с ароматом приближающихся холодов. Она села на песок и ждала.
Этот смех Наташа уже где-то слышала. Эти знакомые инстаграмные фото пестрили счастьем, теплом и уютом. Как будто прямо из фото доносился радостный смех. Брызги волн заглушали летящий издалека звон детской радости. В какую-то минуту ей пришла в голову идея, от которой любой бы ужаснулся, но для нее это показалось единственно верным путем, чтобы быть счастливой. Как когда-то.
Вскоре на каемке морского берега стали появляться едва уловимые следы босых стоп. Девушка шла впереди, ее распущенные волосы страстно развивались по ветру, охватывая ароматом тяжелых ландышевых духов идущих сзади девочку в розовой кофточке, мужчину в рубашке с закатанными рукавами и плетущуюся между всеми ними собаку по кличке Бим. Каждый шел думая о своем, но даже так было заметно, что все они сплетены одной неразрушимой ландышевой нитью семьи.
Наташа внимательно смотрела на них через темные солнечные очки. В голове кипело напряжение поджидания верного момента, который нельзя было упустить.
Саша взял за руку маленькую девочку, догнал девушку с развивающимися волосами, и указал на пустые столики прямо на песке, которые хаотично стояли под одной крышей кафе. Их следы согласованно повернули к заведению и оборвались на первой деревянной ступеньке подъема.
Закажи что-нибудь на свой вкус, любимый. Я сейчас вернусь.
Сказала Лена и проследовала в уборную.
Пока официант дружественно общался с Сашей и Машей, за их спинами Наташа пробралась по тем же деревянным ступеням подъема и быстро нырнула в уборную.
Дверь скрипнула за ней и посвятила в тишину, где перед первым зеркалом стояла Лена и намеревалась тщательно обрызгать всю себя и особенно волосы из парфюмерного флакончика, на котором красиво плелся рисунок двух длинных зеленых стеблей и белых колокольчиков посередине. Увидев Наташу, она замерла и спокойно опустила руку с флаконом вниз.
Ах, это ты. Она улыбнулась ей, как старой знакомой.
Сначала ты украла мою дочь. Потом ты украла моего мужа. Ее взгляд испепелял ее на месте, но не особо действовал против ее безразличия.
Как тебе живется в чужом счастье?
Ты и правда сумасшедшая. Хотя мне все равно. Но, знаешь. Обратилась к ней Лена. Счастье только со стороны кажется счастьем, только на фотографиях. Слез проливается намного больше, чем улыбок. И в твоей иллюзии, даже если ты сможешь отобрать моего мужа, даже если ты сможешь обмануть мою дочь, ты никогда не сможешь отнять у меня мою молодость, ты никогда не сможешь обмануть себя.
Но. Она посмотрела на единственную закрытую кабинку, где прятался полицейский. Есть один аргумент, против которого не надо слов. Схватить ее! Скомандовала она громким выкриком, но ничего не произошло. Я сказала схватить! Фас!
Лена обернулась, подумав, что она говорит сама с собой, как и положено сумасшедшим.
Я сказала арестовать! Взять ее, ищейка! Пес! Ментовская крыса! Я сказала. Она расплакалась, и ее скривившийся рот, ее набухшие веки, ее просевший под комом горечи голос, ее измученное лицо отразилось в зеркале так искривлено, что было правдой.
Наташа ужаснулась и медленно отступила назад, прислонилась спиной к стенке и сползла по ней вниз. Лена хотела пожалеть ее, но не решалась подойти ближе. Эти всхлипы плача были вроде выставленной вперед ладони, парализующий действия.
Наташа плакала, а ее правая рука потянулась в сторону. Она нащупала металлическую урну, плотно взялась за грязный ободок, сжала ее, сильно выдохнула вниз, и вскинула голову вперед, готовая к броску.
Резкий шаг и удар ведром с замаха отразились в расширенных зрачках Лены. Лицо Наташи впивалось в ее и было ужасно, но глаза не смотрели вперед, а плавно в этом секундном отрезке времени поворачивались в сторону. Металлическое ведро в сантиметре от Лены разрезало воздух и с грохотом много годичной ненависти врезалось в зеркало. Затем еще раз и еще раз Наташа била им до тех пор, пока из стены не начала сыпаться штукатурка прямо в раковину, где осколки зеркала не стекали в слив.
Лена долго стояла и не могла ничего вымолвить. Наташа громко дышала, плакала одними всхлипываниями носом и каплями слез, которые падали в раковину и успешно стекали в слив. Наташа повернулась к ней, но лицо ее теперь не было таким угрожающим.
Она сочувственно улыбнулась Наташе, спокойно и сдержано, без криков и наигранных эмоций. Рука поднесла флакон выше. Два легких впрыскивания ландышевых парфюмов за мочки ушей Наташи, и один посреди груди, были лучшее, что она могла ей сказать.
И Лена вышла из двери счастливая, одна. Держа осанку, шагом как на крыльях, она плыла к семье не прикасаясь дна, а все прошедшее ей показалось былью.
На сладкий аромат, на ландыша цветок из щели между дверью чей-то взгляд, прикладывался умиленной жалостью. Открылась дверь его, впустив в себя поток парфюмов и укоров целый ряд, но полицейский мог довольствоваться малостью.
Семейное счастье оно как фарфор? Согласен со мной? Спросила она, в пустоту затяжную
Все правда. Но сервиз обретать всегда надо свой. Не нужно бить посуду чужую
Она была его дождем (Киев)
У вас Гиперестезия. Сверхчувствительная кожа, другими словами.
Я чувствую это, доктор. Вы скажите, что делать?
Чувствовать. Не переставать чувствовать. А с вашей кожей, я что- нибудь придумаю. И он вручил ему маленький рецепт выздоровления.
Вечерние тени людей терялись под навесами, скупо и сухо мокрые улицы пустели, в оконных семьях поскрипывали креслами, любимые кутались в одеяльные постели.
В одном из миллионов окон квартала, взрослый мужчина в очках отражался в тени. Он стоял над столиком, на котором лежал малыш.
Полыхнув шорохом, в дверном пролете появилась его жена, в этом узком отрезочке тени облупленной дверной лутки содрогнулся голос:
Паша, не надо! Завопила она и, подбежав, схватила руку мужа, в которой твердо восседал стеклянный шприц, оголившийся каплей своего раствора.
Все будет в порядке, Мила. Пойми, мы можем повлиять на его будущее.
Его отец стоял перед младенцем, держал пистолет для уколов и стеклянный шприц в руках, глядя на сына.