На третий день, устав от митинговой суеты, зашли в пивную неподалёку. Взяли по сто водки, пива, чебуреков. Хорошенько заправились, но перед тем как вернуться на митинг, всей компанией пошли отлить. Завернули в какой-то двор, встали шеренгой вдоль кирпичной стены. А когда зажурчали четыре струи, позади раздался характерный оружейный клац.
Медленно повернув голову, я увидел, как белеют лица моих товарищей. Думаю, у каждого сработала та самая генетическая память, которую нам вложили в сердца вместе с первым «октябрятским» значком: страх расстрела, когда оказываешься между кирпичной кладкой и направленным на тебя оружейным стволом синдром «тридцать седьмого».
Дрожащими пальцами застегнули штаны, повернулись. И увидели притаившийся в глубине двора грузовой «Урал» с омоновцами в кузове. В полном вооружении: шлемы, бронежилеты, автоматы. Они просто смотрели на нас, как псы, ждущие команды «фас». И хоть стволы «Калашниковых» направлены в сторону, пальцы на спусковых крючках.
Хмель выветрился мгновенно. Осторожно, бочком, под пристальным милицейским оком покинули двор. Однако после «бронепоезда в кустах» народное вече воспринималось совсем по-другому
Вдруг на трибуну выскочил черноволосый мужчина, выхватил мегафон и заорал:
Товарищи! Только что сообщили по радио: ГКЧП пало! Демократия победила! Ура!
Началось всеобщее ликование. Он так весело орал и кривлялся, что я спросил у какого-то дяди в кепке:
А кто это?
Дядя так смерил меня взглядом, будто я спросил очевидную вещь, которую обязан знать ещё с детского сада.
Как кто? Это же сам Олег Маслов!
Наше возвращение на завод восприняли не очень-то дружелюбно. И сразу повели «на ковёр» к начальнику цеха, где уже ждали чин из профкома и остальные из цехового триумвирата. Кроме нас ещё оказались прогульщики человек десять-пятнадцать. У профкомовца была своя метода: наугад выхватить кого-нибудь и покрепче наехать если сломается, с другими пойдет легче.
Однако, на свою беду, он начал с Вовки.
Ерёмин, почему три дня на работе не был?
Демократию защищал, нагло ответил тот. На баррикадах, можно сказать, на самом что ни на есть переднем крае. Потому что хунта не пройдёт, а Ельцин с нами. Мы даже подписи за это дело оставили там, на митинге. А вот вы за кого были эти три дня, гражданин? За наших или за путчистов?
Это подчёркнутое «гражданин» и «наших» сразу дезориентировало цеховика. Он поплыл, стал городить пространную ерунду и вообще как бы оправдываться. А потом неожиданно густо покраснел и замолк. Вовка так вызывающе ухмылялся, что слово взял сам начальник цеха.
Пусть идут к станкам, решил он. Тем более, всего пара дней осталась. А в институт мы сопроводительное письмо отправим, пусть отмываются
На том и порешили. Спустя рукава мы добили эти последние два дня у станков, получили какие-то очень маленькие деньги и решили их потратить на грандиозную пьянку по-взрослому, до рассвета. Накупили нехитрой провизии, два литра спирта «Рояль», развели из сухого концентрата «Юпи» приторное пойло и позвали знакомых девчонок. Начался пир.
На шесть утра мы были абсолютно никакие, но на Вовку смотреть было особенно больно совершенно безумные глаза. Не отрываясь, он выдул целый стакан водки. Несколько секунд стоял, закатив зрачки, затем неожиданно смахнул посуду со стола на пол она только чудом не разбилась. Но этого Вовке показалось мало: ударом ноги высадил оконную раму стёкла со звоном полетели вниз, на асфальт. Туда же отправилась тумбочка и ещё что-то из мебели. Мы с Серёгой пробовали унять его, но Вовка так оттолкнул, что даже силач Серёга отлетел в угол, будто резиновый мячик. Испуганные девчонки разбежались, а обрадованный сержант вместе с Вовкой принялся крушить остальную мебель на этаже. Воистину это был классический русский бунт бессмысленный и беспощадный.
В одиннадцать часов вылетал наш самолёт. Общежитие мы покинули за два часа до этого. Здание напоминало руины Сталинграда, вокруг которых валялись останки обстановки. Добрая тётенька комендант, у которой я как-то даже занимал деньги, ошеломлённо смотрела на дела «уральских соколиков». Проходя мимо, я старался не смотреть в её сторону: даже с дикого похмелья было стыдно.
Было бы наивным полагать, что нам всё это сойдёт с рук. Вскоре состоялось заседание в деканате на котором предполагалось вышвырнуть всех четверых из института по крайней мере, сам декан был точно настроен на такой исход. Лишних не звали: только деканатские, кое-кто из преподавателей и мы, с повинными головами. Секретарь траурным голосом Левитана зачитала донесения из Нижнего Новгорода, где фронтовой сводкой излагались подробности учинённого дебоша и прочих возмутительных нарушений трудовой дисциплины. Как и полагается в таких случаях, выступил комсомольский деятель, чёткими рублеными фразами («дезорганизация работы учебного сектора») заклеймил нас позором. Собрание шло к закономерному финалу, как вдруг слово взял преподаватель с кафедры теплотехники.
Мало ли что написали, высказался Сан Саныч, эти жлобы с завода. У них работа такая жулить. Парни, может, работали не покладая рук, а мы их выкинем на улицу, как собак. Правильно ли это?
Декан даже остолбенел.
Александр Александрович, вы в своём уме? Эти хулиганы честь института истоптали, а вы их защищаете!
Да какую там честь пробурчал тот. Впрочем, если нужно кого-то показательно выгнать пожалуйста. Мне всё равно.
И сел на своё место. Следом выступила ещё одна активистка: худющая стерва с узким разрезом глаз и решительно очерченным ртом. Её тезисы сводились к простой идее: всех выстроить в институтском дворе и расстрелять остальное будет выглядеть чересчур мягко.
Дверь приоткрылась, и в зал проник кудрявый человечек с грустным иудейским лицом. Я его видел пару раз, говорили личный помощник ректора. Он подобрался к декану, вручил какую-то бумагу. Декан надел очки, прочитал, удивлённо взглянул на человечка тот лишь пожал плечами и утвердительно кивнул.
Декан повернулся в зал:
Гхм Немного изменились обстоятельства Только что поступил официальный документ из Нижнего Новгорода за подписью Олега Юрьевича Маслова, депутата Нижегородского городского Совета, председателя комиссии по экономической реформе и развитию самоуправления. В официальной телеграмме он выражает признательность нашему вузу за воспитание столь социально ответственных граждан.
Каких ещё граждан? подозрительно переспросила активистка.
Да вот этих, вздохнул декан и ткнул бумагами в нашу сторону. Студентов наших.
А что с ними не так? Ведь вроде решили их выгнать?
Сан Саныч громко хмыкнул.
Теперь нельзя, вздохнул декан. Видите, какой человек за них подписался?
И что тогда?
Объявим по строгому выговору. Если в течение года ещё что-нибудь отчубучат тогда точно выгоним.
Из зала (так и хотелось сказать «суда») мы вышли в лёгком недоумении по крайней мере трое из нас морально уже приготовились к службе в армии.
Что, салаги? небрежно улыбнулся сержант Вадим. Повезло вам?
Вовка хотел было отвесить ему затрещину, даже поднял руку, но передумал. Повернулся, застучал каблуками вниз по лестнице
Однако история всё равно закончилась не очень хорошо. Уралмашевского Вовку вскоре взяли с компанией корешей на разбое, который совершался в отношении лица азербайджанской национальности, цветочного бизнесмена. А сержант из института ушёл сам.
Да ну вас на хрен, на прощание сказал он. С вашими сессиями.
И ушел. Куда, зачем и почему вообще поступал в институт неизвестно. Здоровяк Серёга перевелся в университет, сказав, что «там посерьёзней будет».