Павел Петрович вздохнул и встал со стула.
Он подошел к окну и вдруг заявил:
Она гостья из будущего!..
Ты так думаешь? Спросил я.
Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..
Я пожал плечами, а Петрович продолжил:
Одно понятно, что она здесь неспроста.
Я согласился, а он заявил:
Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела
Петрович, как-то невесело улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, ненавязчиво предложил проследовать за ним.
На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше
Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:
Пойми, я не хочу больше быть феноменом исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.
О любви? Переспросил Петрович. А как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?
Ты, заблуждаешься, Паша, возразил я. Ну, во-первых, я уже любил и не один раз, правда это было очень давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе любовь ко всему, что нас окружает, и к людям, в том числе.
И я хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, у меня даже целая глава посвящена этому и называется она «Про любовь», но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника. Я встал из-за стола и ушел за тетрадью.
В темной комнате с монитора компьютера на меня смотрела незнакомка. Я замер в оцепенении, а когда Петрович окликнул меня, экран погас и образ женщины исчез. В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.
Ну, и где тетрадка? Поинтересовался Петрович.
Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.
Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.
Что-то свет не включают, наверное, авария, предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.
Павел Петрович протянул мне рюмку с коньяком, а я, разворачивая тетрадку, пояснил:
Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог? Вот послушай:
«Мы все когда-нибудь умрем,
Оставим мир наш этот бренный.
И там, за тысячу миров,
Мы встретимся с тобою непременно!».
Петрович немного помолчал, а потом спросил:
Он, что еще и поэт?
Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности В этой тетрадке, Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.
Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать
Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.
Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, упрекнул я его.
Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком личностью!..
Постой, Витя, опять перебил меня Петрович и спросил:
Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?
Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:
Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил
Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.
Здесь мы расположились у монитора компьютера, а он почему-то отказался показывать нам видеозапись.
Раздосадованный Петрович невесело пошутил:
Все, кина не будет киньщик заболел
Я еще пытался запустить запись, а он спросил:
Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?
Без вопросов, ответил я и предложил ему место на диване.
Когда мы улеглись, я спросил его:
Ты думаешь о незнакомке?
Нет, поспешил ответить мне Петрович, я думаю, Витя, о другом. Что это за формула любви, которую вывел журналист?
А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, ответил я, любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих обуза и большие хлопоты.
Уж больно мрачно ты описал наше общество, возразил Петрович, не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.
Вот видишь, перебил я собеседника, свою мысль ты закончил словами о любви, значит все-таки любовь?..
А я и не отрицаю. Ответил Петрович и привстал с дивана.
Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь ты, что влюбился?
Влюбился не я, влюбился у нас ты Павел Петрович.
Есть такое дело, признался Петрович и встал с постели. Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.
Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:
Осуждаешь?
Да, нет. «Любви все возрасты покорны», ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. Значит я в тебе не ошибся При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.
Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка жена?
Нет, его жену я сегодня видел.
И, что? Она тебя узнала?
Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Женщина, как женщина, ничего особенного
Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:
Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь обуза и лишние хлопоты
Печально, подметил Петрович, парень-то был человеком
Да, согласился я, ему бы не журналистом быть поэтом!..
А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.
Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?
Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.
И, как ты ей представился?
Другом ее отца.
Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?
Немного есть Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая семнадцать лет. А, что сильно похож? Спросил я товарища.
Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку
Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?
Похоже, что да! Признался он, а я предложил:
Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.
Он согласился, и мы полураздетые переместились на кухню.
Глава 4.
Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Алиной дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.