Прихожая, широкий коридор, в который выходили двери комнат, большая проходная кухня с двумя дверями в комнату и коридор. Всё чисто, но как-то никак. Бездыханно.
В широкое кухонное окно заглядывало заходящее солнце, ложась рваными бликами на стол. В хрустальных фужерах, стоявших на клетчатой клеёнке, вишнёво набухало вино тёмное, даже по виду очень плотное. Лерка отпила глоток вкусное, терпкое и подняла глаза на Володю.
Ну, Лерка, рассказывай, как живёшь.
Как живу, нормально живу, на Севере. Работаю в газете, заведующей отделом морали и права.
Он расхохотался.
В тему. И что ты со своей моралью и правом делаешь в нашей фирме? Уж там точно ни того, ни другого не найдёшь.
Его лёгкая картавость, почти грассирование, с годами не исчезла, но стала как-то жёстче, как стали жёстче черты лица и взгляд.
У меня спецзадание. Информационное сопровождение строительства обогатительного комбината. Всё остальное остаётся за кадром.
А, ну да. Проект века. Я на этом направлении почти не задействован, там Серёга ответственный, хотя возможность поработать есть. Приеду, наверное, туда к вам, посмотрю, как живёшь.
Володя, а этот Сергей, ты с ним давно знаком? Он почему-то несколько раз меня спросил, не встречались ли мы с ним раньше. А я его совсем не знаю.
О тебе много кто знает. Потому что сказано было не трогать
Он осёкся, мотнув головой.
Ладно, проехали. Ты замужем?
Была. Скучно стало. Они все не ты. Скажи, тебе ведь скоро сорок лет, а ты, что, на побегушках?
Он остановил её взглядом и прикосновением руки.
Не надо, Лерка. Не говори о том, чего не знаешь и знать не должна.
Она чувствовала себя так, словно попала в другое измерение. Потому, что происходящего сейчас быть просто не могло они продолжали жить в разных мирах. Мирах, которые не пересекаются ни при каких условиях. И нужно же было так любить, так тосковать, с такой неимоверной силой, чтобы притянуть эти параллельные миры друг к другу и даже втянуть один в другой. А он что-то говорил и говорил. Она смотрела на него и совсем не понимала значения слов, ей достаточно было просто слышать его голос.
Лерка, ты понимаешь, я придумал такую штуку! Вряд ли кто-то до этого додумался. Но если всё выгорит, это обеспечит на всю жизнь и детей, и внуков. Почему ты так на меня смотришь?
А она смотрела и думала: «Авантюрист! Нет, горбатого могила исправит». Но умные мысли тонули в лёгких волнах, покачивающих её от вина и чувства счастья от возможности видеть и слышать его.
Нет, ничего. Вино вкусное и такое пьяное!
Он погладил её по щеке. Лерка прижала его руку своей. За окном совсем стемнело. Под ветром шуршали безлистные ещё ветки деревьев во дворе. «Странно, почему, когда мы вдвоём, всегда так тихо, пусто, как будто в мире больше нет никого и ничего?» Она отняла руку и протянула её ладошкой вверх.
Если я нужна тебе, вот моя рука. Что бы ни случилось, я всегда готова быть рядом
Получилось слегка патетически. Но он взял её за руку и потянул к себе.
Потом он шепнул ей на ухо: «Ты же этого хотела?». Шепнул, смеясь. Она отстранилась, чувствуя, как закипают слёзы: «Я не этого хотела, совсем не этого, я хотела просто быть рядом с тобой». По тёмному занавешенному окну скользили огоньки фар редких машин.
Нарисуй на стене моей то, чего нет.Твоё тело как ночь, а глаза как рассвет.Ты не выход, но, видимо, лучший ответ Ты уходишь, и я улыбаюсь.И наутро мне скажет повешенный раб:Ты не прав, господин, и я вспомню твой взгляд,И скажу ему ты перепутал, мой брат.В этой жизни я не ошибаюсь[6], тихонько шептал в углу музыкальный центр. И вдруг стало понятно, что она ждала зря. Всё зря, всё напрасно
Ты всё так же любишь Гребенщикова?
Люблю Часто слушаю в машине
Я в прошлом году в Москве была на его концерте, очередной какой-то юбилей Но эту песню он почему-то не пел. Всё остальное пел, а эту нет. Вообще «Акустику» так сложно оказалось купить, я сколько лет ищу, не могу найти. Куча дисков уже Гребенщикова, а этого нет.
Возьми, дарю.
В ванной комнате она увидела приоткрытый навесной шкафчик над раковиной. Не удержалась, заглянула. На полках, вперемешку с умывальными принадлежностями, лежали одноразовые шприцы в упаковках и ампулы без подписи. «Чёрт, чёрт, этого ещё не хватало!». Она молча смотрела на содержимое, не в силах отвести взгляд. Больно, как больно Теперь уже явно стало понятно, что всё обречено мечты, желания. И он обречён тоже.
Вышла на кухню. Он сидел за столом, глядя в тёмное окно. Сидел неподвижно, положив голову на скрещённые руки.
Пожалуйста, вызови мне такси.
Куда ты? Какое такси? Ложись.
Володя, утром самолёт, у меня ещё вещи не собраны.
Ну, хорошо, он встал из-за стола и пошёл к телефону.
Они сидели на кухне, допивая вино, говорили, говорили, словно в последний раз. И чувствовали, что в последний раз, что больше никогда
Такси пришло неожиданно. Он проводил её до машины и опять погладил ладонью по щеке. А в глазах была боль. Физическая, ощутимая. Лерка молча села на заднее сиденье, сжав зубы, чтобы не заплакать. За окном мелькал ночной мокрый город снова пошёл дождь со снегом, и на лобовом стекле машины огни мешались с водой, было непонятно, то ли это дождь, то ли слёзы в её глазах.
Утром она проснулась от странного ощущения. Веки были сомкнуты, солнечных пятен, разбросанных по стенам, она видеть не могла. Сон ещё не ушёл, и она чувствовала какое-то необъяснимое томление, словно предвкушение чего-то замечательного, что перевернёт вялое течение жизни, сделает её яркой и исполненной блаженства.
Она наслаждалась почти забытым ощущением и не хотела просыпаться. Этот день счастья не принесёт. Он родился для другого. И она цеплялась за ускользающие обрывки сна, словно они могли помочь ей и спасти.
Сегодня она уедет и во второй раз расстанется с человеком, который так ей нужен, и без которого она совсем не знает, как жить. И непонятно, когда эта мысль доставляла больше боли тогда или сейчас. Наверное, сейчас. Когда они впервые перестали быть вместе, она совершенно не понимала, что произошло. Чувствовала себя маленьким, несмышлёным ребёнком, которого бросили посреди оживлённой, людной улицы. Только что её вели за руку, помогали преодолеть опасности дороги, заботливо опекали и вдруг оставили. И она, растерянно оглядываясь, стояла посреди этого шума и гама, бросалась то к одному, то к другому, но люди сновали вокруг, и никому не было дела до того, что она, потерявшая ориентацию в происходящем, так нуждалась в помощи.
Потом пришла боль. Вязкая, глухая, она обволакивала, душила, не давала вздохнуть и расслабиться. Но что было бы с ними, если бы они остались вместе?
Сон ушёл. Она открыла глаза и увидела серое небо. Солнечных пятен не было. Из набрякших, словно влажная губка, облаков сочился дождь. Вдруг пошёл снег, и весь город бешено закружился в буране. Ну и ну Похоже, посижу я сегодня в аэропорту
Елисеев приехал чуть раньше, чем обещал, но она уже ждала его в холле гостиницы, сидя в кресле. Он посмотрел на неё пристально, но ничего не сказал. Довёз до аэропорта и попрощался, пообещав скоро приехать в начале лета строительство комбината должно было начаться.
Она подходила к огромному окну аэровокзала и смотрела сверху вниз на людей, поднявших. Не вытирала слёз, которых не замечала вовсе и думала: Интересно, кто из нас больше не хочет лётной погоды я или он Я уже хочу уехать. Мне так трудно справляться с этой болью и со слезами. Я так давно не плакала, и я так не хочу плакать! Как много вокруг людей И ты недалеко, можно снять трубку таксофона и позвонить, услышать твой голос. Как трудно справляться с этим соблазном. Но я сильная. Я не буду плакать. Я уже умею справляться с болью и смятением Как же мне тяжело без тебя Но всё-таки, отпусти