Карло немедля вспомнились острые иглы в ее руках.
А где это мы? мягко спросил он.
Что?
Где мы сейчас? На Пеллестрине? На Сан-Ладзаро?
В Венеции, отвечала старуха.
Неудержимо дрожа, Карло поднялся на ноги.
Я последняя из них, пояснила хозяйка. Воды поднимаются ввысь, небеса разражаются воем, обеты любви дают трещину и приводят к беде, а я Я живу, дабы все видели, что́ человек в силах вынести и остаться в живых. Живу и буду жить, пока потоп, подобно Венеции, не поглотит всего мира. И буду жить, пока смерть не постигнет всего живого. И буду жить
Осекшись на полуслове, старуха с любопытством воззрилась на Карло.
А в самом деле, кто ты таков? Ах да, знаю, знаю. Моряк. Мореход
Наверху есть еще этажи? спросил Карло, чтобы сменить предмет разговора.
Старуха сощурилась на него.
Слова пусты, помолчав, сказала она. Я думала, что никогда больше не заговорю ни с кем, даже с собственным сердцем, и вот, поди ж ты, опять разболталась. Да, этаж выше цел, а вот дальше, над ним, сплошь развалины. Молния разнесла звонницу вдребезги, когда я лежала в этой самой постели.
Указав на кровать, хозяйка поднялась с кресла.
Идем, я тебе покажу.
Совсем крохотная под просторным черным плащом, она прихватила с собою фонарь со свечой, и Карло, с осторожностью лавируя среди пляшущих теней, двинулся следом за ней.
Этажом выше ветер свирепствовал вовсю, а сквозь лестничный проем в потолке явственно виднелись черные тучи. Старуха, оставив фонарь на полу, направилась к лестнице.
Поднимись наверх, и сам все увидишь, сказала она.
Миновав лестницу, оба оказались на ветру, под открытым небом. Дождь прекратился. Пол наверху был усеян огромными блоками тесаного камня, обломки стен торчали кверху частоколом щербатых зубов.
Я уж думала, вся кампанила рухнет, прокричала старуха сквозь завывания ветра.
Карло, кивнув, подошел к обращенной на запад стене этак по грудь высотой. Буйные волны приближались одна за другой, поднимались и расшибались о камень внизу, брызжа назад и вверх, в сторону Карло. Каждый удар чувствительно отдавался в подошвах. Мощь волн внушала немалый страх: трудно было поверить, что он перехитрил шторм и теперь в безопасности. Карло с силой встряхнулся, помотал головой. Справа и слева сквозь зловещую черноту тянулись вдаль широченные белые полосы волн, разбивавшихся о Лидо. Между тем старуха не умолкала, и Карло вернулся к ней, послушать, о чем она.
Воды-то поднимаются! кричала она. Видишь? И молнии видишь, как молнии разносят в пыль Альпы? Вот и конец, дитя мое! Все островки до единого прочь разбежались, ни горки нигде не найдешь Второй ангел вылил свою чашу в море сделалось море, как кровь мертвеца, так что погибло в нем все живое
Старуха кричала, кричала, и голос ее мешался с посвистом ветра и грохотом волн, едва различимый среди всей этой жути пока Карло, усталый, промерзший до самых костей, исполнившись жалости и беспросветно-черной, чернее туч, затянувших небо, тоски, не обнял ее за хрупкие плечи и не развернул к лестнице. Спустившись этажом ниже, они подобрали угасший фонарь и сошли в хозяйскую комнату, по-прежнему освещенную парой свечей. Казалось, здесь, внизу, невероятно тепло и уютно. Старуха все говорила и говорила, а Карло без остановки дрожал.
Да ты же совсем замерз, с неожиданной деловитостью сказала хозяйка, стаскивая с постели пару одеял. На-ка, возьми.
Усевшись в тяжелое, просторное кресло, Карло обернул одеялами ноги, откинул голову на высокую спинку. Устал он невероятно. Старуха, опустившись в кресло напротив, принялась наматывать нить на катушку. Помолчав минут пять, она снова заговорила, и задремавший было Карло, сменив позу, вновь начал неудержимо клевать носом, а старуха вещала, вещала о штормах, о потопах, о конце света, об утраченной любви
Однако, проснувшись поутру, Карло ее рядом не обнаружил. В неярком свете зари комната предстала перед ним во всей своей неприглядности: всюду убожество, мебель обшарпана, одеяла ветхи, безделушки венецианского стекла уродливы, аляповаты, как все венецианское стекло от начала времен но чисто в комнате просто на удивление. Поднявшись, потянувшись, чтобы размять одеревеневшие мускулы, Карло взобрался на крышу, однако старухи не оказалось и там. Утро выдалось солнечным. Шлюпка его уцелела покачивалась на месте, под восточной стеной. При виде суденышка Карло заулыбался судя по ощущениям, впервые за несколько дней.
Внизу старухи не обнаружилось тоже. Самый нижний из уцелевших этажей кампанилы, очевидно, служил ей эллингом: здесь Карло нашел пару ветхих весельных лодок и несколько верш для ловли омаров. Самый большой из «слипов» пустовал. Наверное, хозяйка верши отправилась проверять а может, не пожелала беседовать с гостем при свете дня.
Из эллинга Карло сумел дойти до собственной шлюпки: всей глубины по колено. Устроившись на корме, он вспомнил вчерашний вечер и снова заулыбался. Надо же, жив
Сняв тент, он отыскал черпак, вычерпал воду, скопившуюся на дне, и все это время поглядывал, не объявится ли старуха, а после поднялся наверх за забытым багром и снова спустился к шлюпке, однако хозяйка все не возвращалась. Оставалось одно только плечами пожать, а прощание отложить до лучших времен. Взявшись за весла, Карло обогнул кампанилу, отошел от Лидо, поднял парус и взял курс на норд-вест, где, по его расчетам, находилась Венеция.
Этим утром Лагуна была спокойней любого пруда, безоблачное небо что лазоревый купол громадной базилики. Потрясающе но Карло все это нисколько не удивило: вполне обычное дело по нынешним-то временам, а вот вчерашний шторм да, то было нечто особенное. Отец всех на свете штормов, высочайшие волны из всех, какие доводилось видеть Лагуне, тут уж сомнений не возникало. Подумав об этом, Карло принялся составлять в уме рассказ, предназначенный друзьям и жене.
Венеция показалась на горизонте прямо по курсу, именно там, где он и рассчитывал, вначале огромная кампанила, за нею вершина Сан-Марко и прочие шпили. Кампанила Благодарение Господу, что предки так стремились наверх, поближе к Богу, а может, подальше от воды: это стремление спасло ему жизнь. В отмытом, освеженном вчерашними ливнями воздухе вид на Венецию с моря казался прекрасным, как никогда, и на сей раз Карло, против обыкновения, даже нисколько не раздражало, что, сколько ты к ней ни приближайся, все она словно бы где-то за горизонтом, вдали. Такова уж она теперь, и что с того? Светлейшая Серениссима как же он рад ее видеть!
Однако проголодался Карло ужасно и от усталости за ночь избавиться не успел. Войдя в Гранд-канал, спустив парус, он обнаружил, что едва способен грести. Дождевая вода, стекавшая с суши в Лагуну, превратила Гран-канал в настоящую горную реку, и это тоже плавания вовсе не облегчало. У пожарной станции возле излучины канала друзья, возводившие на одной из крыш новую хижину, замахали ему, удивленные тем, что Карло в такую рань направляется вверх по течению.
Не туда гребешь! крикнул один из них.
Карло из последних сил приподнял весло и с плеском уронил лопасть в воду.
Будто я сам не знаю! прокричал он в ответ.
Вот он и за Риальто, снова в крохотном дворике против Сан-Джакометты, на прочном настиле, сооруженном с соседями, чуток пошатывается на ходу так, вот здесь осторожнее
Карло! донесся сверху отчаянный вопль жены. Карло, Карло, Карло!
С этим она бросилась вниз по лестнице, спущенной с крыши. Карло остановился. Дома. Дома
Карло! Карло! Карло! как заведенная кричала жена, сбегая на настил.
Иисусе, да заткнись же ты, взмолился он, неловко, грубовато привлекая жену к себе.
Где же ты был? Я так за тебя беспокоилась из-за этого шторма, ведь ты говорил, что вернешься еще вчера, о Карло, как же я рада тебя видеть