Его свободное падение продлилось недолго. Больно ударившись о едва заметную в солнечном свете металлическую сетку, что не давала обледеневшему снегу падать на вход, Землянский стал скатываться в пропасть. С каждым мгновением таяла его решимость расстаться с жизнью, уступая место сволочному инстинкту самосохранения, что вопреки воле разума заставлял пальцы мёртвой хваткой впиваться в подавшуюся под его весом сетку.
Он висел отстранённо глядя на слетевший с ноги кроссовок, что падал, переворачиваясь в воздухе, словно искусный эквилибрист. Проклиная себя за слабость, и с радостью видя, как одетые в скафандры неповоротливые люди лезут к нему на помощь по спущенной из окна верёвочной лестнице.
***
Его не упекли в криогенную камеру, не заточили в одиночке, дистанционно оказывая минимум заботы: город исторгал его, как выдавливают из гнойника свербящую занозу. Покидающий Москву спецсостав стоял на отдельной колее Павелецкого вокзала, готовясь навсегда избавиться от нависшей угрозы.
Перед изгнанием ему дали прощание с семьёй с родителями, дядьями с жёнами и их детьми. Впрочем, кроме родителей и десятилетнего двоюродного брата ник-то не пришёл. Детей, как и жены у двадцатилетнего Игоря ещё не было и потому, покидать этот мир было не так больно. Своих родственников Землянский безумно любил, но это были люди, за которых он не нёс ответственности. Прощание навсегда была делом не из лёгких и он глядя на самых близких ему людей отчего-то не испытывал ничего, кроме горечи. Игорь смотрел на них сквозь стекло, одетых в чёрные костюмы и траурное платье и видел заезженную сцену из старого фильма, когда семья, близкие друзья и не очень прощаются с усопшим. Один за другим они подходят к гробу, брезгливо касаются губами холодной кожи лба, испытывая душевный трепет от встречи со смертью. Ведь там, в гробу уже не тот, кого они любили и знали, а лишь кусок разлагающейся зловонной плоти. Но он, он был всё ещё жив! Они же видели его лежащим в гробу. Землянский нажал кнопку со своей стороны стекла, и оно стало мутнеть, теряя прозрачность. Он не хотел, чтобы они запомнили его таким.
Игорь не знал, сколько вагонов в составе и есть кто-то в нём ещё кроме него. Он был один в вагоне электрички, уезжая в свой новый мир, своё безрадостное будущее, где возможно не проживёт и дня. Изгнанник старался не думать об этом, по привычке взглянув на часы. То, что он увидел, было невозможно, Игорь закрыл глаза, открыл но всё осталось ровно так, как и секунды назад.
«Внимание! гласила приведшая его в ступор, мигающая надпись на табло электронных часов. Ваша смерть наступит через сорок. Восемь. Минут. Внимание!»
Так вот как это происходит лишь обратный отсчёт от ста до нуля. В его же случае это значило, что через сорок восемь минут он покинет обитаемый мир, оказавшись по ту сторону жизни. Что выберет он и кто его? С омерзением, словно это был маленький липкий монстр Игорь почти сорвал с себя таймер прошлого, попытался вышвырнуть его в окно но оно оказалось закрыто, хотел бросить в урну, но не нашёл взглядом и тогда просто кинул на пол под лавку на которой сидел.
Он смотрел в не дающее обзора матовое стекло, видя отражение осунувшегося коротко стриженного вытянутого лица с запавшими почти безумными глазами. Игорь смотрел на себя и не узнавал. Время его старой жизни истекало, но что ждало на другом берегу реки Стикс, куда вёз его равнодушный Харон? Землянский этого не знал, как не знал и многого другого. Ведь он умирал впервые.
Вампирские игры
Десять лет спустя.
Отшельник спал чутким тревожным сном, просыпаясь, едва начинала лаять собака. По-другому и быть не могло в этом постапокалипсическом мире, где единственный закон, которому подчинялись все это право силы. Отшельник не выбирал собаку, скорее она выбрала их, забредя к избушке. Вначале отшельник думал, что это полудикий молодой пёс и назвал его Шарик, но вскоре выяснилось, что это самка; кличка уже прижилась, менять не хотелось, и он стал звать её Шара.
Собака жила с ним уже несколько лет, за это время хозяин успел выучить её заливистый лай в разных вариациях. На забредшего к заимке зверя она лаяла в одном тембре, на человека в другом, на нескольких, людей в третьем. Лишь только начало светать, когда он проснулся от надрывистого лая, которым Шара обычно встречала приближающихся гостей, а потом услышал характерный скрип телеги из Полиса.
Полисом называли небольшой посёлок полу город, полу деревню пытавшийся поддерживать в этих диких краях цивилизацию. Их выселки были под покровительством Полиса и если оттуда ехали к нему ни свет, ни заря, значит, случилось что действительно из ряда вон. В этих краях всегда нужно было быть начеку, и когда в дверь постучали, он, открыв, встретил визитёров дулом винтовки.
Ты это, Отшельник, не балуй. Мы по делу к тебе! Возмущённо завопил один из незваных гостей, бородатый субъект лет пятидесяти, в заношенном латаном коротком пальто и в концертном цилиндре, каким-то чудом оказавшимся в этих диких краях, прячась за спину своего спутника, выше которого был на пол головы. Нос и рот обоих визитёров были замотаны шарфом. Мы эти. Парламентарии!
Второй, невысокий худощавый тип лет сорока в нейлоновой куртке, не обращая внимания на глядящее ему в грудь ружьё, прошёл в единственную комнату убогого жилища, и хозяину пришлось попятиться, не опуская оружия.
Тебе что, голова, ружьё дали чтобы ты в мирных граждан целился? не унимался обладатель цилиндра.
Откуда мне знать, что вы мирные?
Да брось, мы по делу к тебе, повернувшись к стоящему у стены на удивление хорошо сохранившемуся серванту, усмехнулся худощавый. Раскрыв дверцы он взял стеклянную бутылку из под спиртного, открыл её и, удостоверившись, что в ней вода, поставил на место.
Алёна хворая. Тяжело вздохнув, вставил бородатый, а худощавый продолжил поиски, найдя среди пустых банок из под кофе и кока-колы плитку превратившегося в камень шоколада. Но ограничился одним из трёх лежащих в вазе довольно крупных яблок.
Алексей Михайлович, перестаньте рыться в моих вещах.
Хворая она, повторил долговязый бородач, а человек, которого он назвал по имени-отчеству, прежде чем ответить сел в плетёное кресло и, достав из чехла на поясе нож, разрезал яблоко напополам: Да, был когда-то Алексей Михайлович, капитан спецназа Московской городской самообороны и старший опер Хамовнического райотдела муниципальной милиции. Только нет его больше здесь я для всех Леший. Мог что-то и поприличней припасти для гостей, чем три зелёных яблока.
Я вас в гости не звал, это для дочери.
Это хорошо, что о дочери заботишься. Кстати, где она?
А вам зачем? подозрительно спросил Отшельник и бородатый ответил, теряя терпение:
Говорю же тебе, голова, матушка расхворалась!
Да это я уже понял. Но чем я могу ей помочь? Я ведь не доктор.
Доктора здесь уже не помогут, не притронувшись к разрезанному на части яблоку ответил Алексей, враз растеряв своё напускное благодушие. Вирус сожрал её буквально за день ещё вчера у неё было лёгкое недомогание, а ночью жар и обмороки с бредом.
Пусть немая вылечит её своей кровью, заглядывая Отшельнику в глаза, просительно затянул бородач, сняв цилиндр, который ему видимо очень нравился, придавая этому деревенскому увальню некий светский лоск.
Опять эти вампирские игры! Моя дочь не будет в этом участвовать! в сердцах воскликнул хозяин. Есть в вас хоть капля человеческого? Решать кровью семилетнего ребёнка все свои проблемы!
Ты ошибаешься, дружище, насчёт крови и всего остального. Начнём с того, что кровь одна на двоих у Алёны и твоей дочери. Не считая конечно твоей, чёрной крови дьявола. Не станет Алёны, и ни я, ни кто-то ещё не сможет вам помочь, каждый будет занят спасением собственной шкуры. И вашему маленькому мирку, говоривший обвёл руками скудное жилище, придёт конец. Вам ник-то не поможет, никто. В этом аду год идёт за два, если не за три она вполне взрослый для этих краёв человек. Может быть, стоит спросить у неё?