Борис Штейман
Связной
Прошлое и настоящее Виталия Петровича
Виталий Петрович был на кого-то похож. Раньше, в детстве, он был похож только на самого себя. Маленький, все в детстве невелики, худенький бегает, шныряет по длинному коридору небольшой коммунальной квартиры. Собственно, и коммунальной-то в полном смысле слова ее назвать было нельзя. Кроме семьи Виталия Петровича еще одни соседи. Любит он забираться на огромную плетеную корзину, коричневую, со всяким барахлом и замком спереди, стоящую в коридоре. Усядется на крышку поудобнее и готовится уйти в большое плавание вместе с соседским мальчиком, штурманом. Отец штурмана работает в органах государственной безопасности. И тоже любит выходить в коридор, хочет поговорить, потому что на отдыхе и успел уже изрядно принять. В плавание на корзине идти не хочет, хотя выходит в тельняшке и в самый раз бы в открытое море, а начинает цепляться. Так, добродушно. А Виталий Петрович смотрит на него с любопытством сквозь свои маленькие круглые очочки. В детстве он носил очки. Года в три после гриппа возникло осложнение. А потом зрение выправилось. Но не поэтому он был ни на кого не похож. А может, и похож, но его ни за кого другого не принимали. Только за самого себя Мама тогда выскакивала и утаскивала Виталика обратно, на свою половину, чтоб не вязался секретный работник с разными дурацкими каверзными вопросами, что значит «хэлло» или, скажем, «гуд-бай»? Виталий Петрович все это, естественно, знал, но говорил, что по-английски не понимает. Сосед, конечно, обижался. Хотелось культурно общаться, а его, можно сказать, игнорировали.
Немало воспоминаний связано у Виталия Петровича с коридором да и со многим другим. Только кому они нужны, кроме него самого. И что все это должно сгинуть вместе с ним, его удивляло с ранних лет. Это, в общем-то, было не совсем нормально. В таком возрасте думать о бренности жизни. Но во всем остальном Виталий Петрович вел себя как все. И ничем не выделялся. Правда, в школе его всегда почему-то выбирали на общественные ответственные должности. У сверстниц большой симпатией он не пользовался. И его даже иногда не приглашали на вечеринки. Он огорчался, конечно, но не очень, потому что был очень высокого о себе мнения. Лицо у него было несимметричное, зубы неровные, нос, хоть и прямой, кончался утолщением. Но в целом личико было приятное. С возрастом в движениях появились волчья вкрадчивость и сила. Как-то на работе одна юная девица заявила ему:
Вы, Виталий Петрович, иногда такой обаятельный, такой, что просто дальше некуда! А иногда совершенно наоборот!
Он ответил тогда снисходительно молодому специалисту:
Что делать, деточка! Я человек настроения! Надоедает быть посередине, вот и кидаешься в крайности.
Именно в зрелые годы и стали его часто принимать за каких-то совершенно других людей, о которых он и понятия не имел. На улице и в других общественных местах к нему подходили, заговаривали. Хотя внешность его была весьма и весьма нестандартная. И уж, конечно, не могла кого-либо напоминать.
Люди хотят дружить, объяснял он это свое странное свойство. И свое подсознательное влечение материализуют в таких, на первый взгляд, довольно странных поступках.
И дружить они хотят именно с тобой! язвила в ответ жена Виталия Петровича Евгения.
Ее вначале забавляло, а потом стало раздражать это свойство мужа.
Тебе надо перечитать Фрейда! назидательно поучал ее Виталий Петрович.
Была у него слабость, любил поучать. Понимал, что людям это не нравится, но удержаться не мог.
Это тебе надо перечитать Фрейда! обычно отвечала Евгения. Она была остра на язык. И любила Виталия Петровича.
В семье сотрудника государственной безопасности некоторое время жила домработница. Молодая девушка из деревни. Тогда это практиковалось. Домашние работницы, няни. Крадется Виталий Петрович к соседям по коридору. Замирает перед дверью, гулко колотится сердце младого Дон Жуана. Медленно поворачивается дверная ручка. Блестят лукавые глаза крепостной девицы. Тихо дремлет соседский мальчонка-штурман. Ласково щелкает девушка по носу Виталия Петровича. И вот уже они возятся шутливо, а руки Виталия Петровича охватывают как бы ненароком крепкие упругие груди Отскакивают друг от друга разгоряченные. Мал еще он для более серьезных игр. Горят щеки, дрожат колени. А девушка открывает створку платяного шкафа и манит пальцем юного ухажера. Только чтобы тихо! Приподнимает стопку белья, а он уже догадывается, что там пистолет черный, опасный, уютно устроился на белой простынке. Достает девушка предмет, держит неловко, протягивает Виталию Петровичу. Тот быстро выхватывает, удобно застревает пистолет в руке. И Виталий Петрович уже не какой-то там мальчонка в очках, а настоящий мужчина, герой. Застывает время. Нереально все вокруг, призрачно, покачиваются в воздухе предметы.
Не, не заряжен, приходит первой в себя девушка, смеется тихо.
Как жаль, что не заряжен. Не хочется расставаться с великолепной, такой мужской игрушкой. Вырывает неожиданно девушка пистолет и укладывает его точно, как лежал, в ямку-оттиск. Оправляет белое постельное белье.
У Виталия Петровича рано открылись способности к рисованию. Однажды уже в школе он довольно удачно изобразил утку. Перышки, голова, глаз, ну просто как живая! Правда, если как следует приглядеться, то и не совсем вроде бы утка. Скорее какая-то диковинная доисторическая птичка. Очень она тогда понравилась учительнице рисования, тайно сочувствовавшей авангарду и выделявшей Виталика. Особенно хорошо у него выходили натюрморты с красной рыбой. Тут, видимо, сказывались его гастрономические пристрастия.
В классе пятом многие увлеклись рисованием. Но ненадолго. Вскоре одни занялись авиамоделизмом, другие математикой. «На алгебраических преобразованиях можно неплохо заработать», говаривал один его школьный приятель, ставший впоследствии профессором математики.
Но еще большие склонности были у Виталия Петровича к наблюдению. Зевакой он был просто уникальным. Если где-то что-нибудь случалось, пусть и весьма незначительное, там непременно оказывался и он. Часами мог стоять, приоткрыв рот и уставившись во все глаза. О крупных происшествиях и говорить не приходится. Притягивали они его неимоверно. Бывало, сбегутся на такое событие зеваки со всего района. Стоят, глазеют Народ постепенно расходится, остаются только профессиональные наблюдатели. Уж и смотреть больше не на что, так они смотрят друг на друга. Даже нарушалось из-за них нормальное движение людей. Многие деловые товарищи их за это иногда обзывали или же специально толкали. Конечно, такое случалось редко.
В юные годы Виталия Петровича можно было иногда застать сидящим на лавке с бабками около подъезда. Слегка прикрыв глаза, с сонным глуповатым выражением лица он внимательно слушал чужие разговоры. Некоторое время Виталий Петрович посещал художественную студию и уже начал потихоньку приступать к живой природе. Но вскоре родители забрали его оттуда и отвели в математический кружок. Там он сначала скучал, что-то рисовал, но потом привык, пристрастился к решению планиметрических задач и был не из последних. Конечно, рисование вещь хорошая, но несерьезная. А в жизни надо иметь профессию. Рисовать можно и в свободное время. Так впоследствии и получилось. Родители по своему обыкновению чего-то недопонимали, но желали своему любимцу только хорошего. Не думали они, что и рисованием можно неплохо жить. Но время было тогда сугубо техническое.