Рефик понял, что все будет именно так, как он хотел.
— Да уж знаю, — сказал он, улыбаясь, и, чтобы не молчать, прибавил: — Впрочем, разве тебе вообще нравится что-нибудь, кроме поэзии?
— А как же. Женщины, веселье, умные люди…
— Кстати, об умных людях, — вставил Омер, усаживаясь напротив Мухиттина. — Когда выходит твой сборник?
— Да что ты все об этом спрашиваешь? Скоро. Жду.
— Хорошо, а еще чем ты занимаешься?
— Работаю по специальности. Засиживаюсь на работе допоздна, возвращаюсь домой усталым. Иногда бываю в Бейоглу или в Бешикташе — у меня есть знакомые среди завсегдатаев тамошних мейхане. Дома пишу стихи. Мне этого достаточно.
— Интересно, смогу ли я тоже когда-нибудь сказать: «Мне этого достаточно»? — проговорил Омер.
— Да, теперь наш Мухиттин и инженер, и поэт. Помнишь, ты когда-то говорил, что похож на Достоевского, потому что он тоже был инженером?
— Да нет, не поэтому, — сказал Омер, — а потому, должно быть, что в Мухиттине, как и в Достоевском, есть что-то демоническое.
Мухиттин усмехнулся. Ему нравилось, когда о нем говорили.
Рефик, желая порадовать друга, продолжал:
— А еще ты говорил, что когда-нибудь ослепнешь. Но самое главное, конечно, вот что: ты говорил, что если не станешь к тридцати годам хорошим поэтом, то покончишь с собой.
— Да, я в свое время чего только не говорил… Но от тех слов о поэзии и самоубийстве я и сейчас не отказываюсь.
Омер весело рассмеялся. Мухиттин бросил на него выразительный взгляд, но сказал лишь:
— Смейся, смейся… — с таким видом, будто был настолько уверен в своем решении, что не хотел даже тратить время на то, чтобы убедить в его серьезности других.
Рефик радовался, что снова все было как прежде. Он достал из буфета чашки, поставил на поднос сахарницу, посмотрел, заварился ли чай. Вроде бы ничего не забыл.
— Принеси-ка еще чего-нибудь с градусом, — попросил Омер.
— Да у нас ничего нет, только папин клубничный ликер. Он его по праздникам пьет.
— Ладно, не надо. А ты, Мухиттин, пьешь?
— Бывает.
— Однажды, кажется в сентябре, он пришел сюда совершенно пьяный, — сказал Рефик.
— Пить надо, дружище, надо! — провозгласил Омер.
— Почему это?
— Пить нужно потому… Как вкусно пахнет чай, Рефик!.. Потому что алкоголь — хорошая штука!
— Вы потом сами себе чай наливайте, кто сколько хочет, — сказал Рефик.
— Почему же хорошая?
— Ладно, объясню, — улыбнулся Омер с таким видом, будто хотел сказать: «Ты меня сам заставил, моя совесть чиста!» — Дело в том, что выпивка поднимает человека над повседневностью. — Почувствовав волнение, он встал с места. — Заставляет понять, как страшна обычная, заурядная жизнь!
— Вот, оказывается, какие в тебе кроются мысли! — удивился Мухиттин. — Даты садись, садись.
— Я тебе в праздник говорил об этом, — сказал Рефик.
— Во мне вообще много чего кроется. Я многому научился в Европе. Я уже не буду тем лентяем, каким был раньше. Не буду довольствоваться малым. Я научился… Теперь я знаю — у меня только одна жизнь, а потом — все, конец.
— Что же, раньше ты этого не знал? — улыбнулся Мухиттин.
Омер, направлявшийся к столу, вдруг остановился.
— Да, теперь я знаю. Знаю кое-что такое, чего ты не понимаешь и поэтому смеешься.