Потом решил привести себя в порядок, тщательно осмотрел свой фрак, легонько дернул Назлы за подол и спросил ее, не видно ли пятна на брюках. Улыбнувшись, посмотрел на Рефика. «Да, вот я каков! Видишь?» — говорила эта улыбка.
«На обратном пути я скажу ему…» — думал Рефик, внимательно смотрел по сторонам, но, как и утром, желаемых чувств в нем не пробуждалось. Так же как и утром, он чувствовал себя жалким и глупым, более того — жалкими и глупыми казались все вокруг, и это путало Рефика. Он шел вслед за Омером и Назлы, пытаясь убедить себя, что вокруг — замечательные, умные люди, и время от времени бормотал себе под нос ответы, которые мог бы дать Мухтар-бею. Тем временем они оказались в просторном зале, смежном с трибунами, выделенными для депутатов, министров, дипломатов и высокопоставленных военных.
В уголке этого зала, который Мухтар-бей назвал буфетом, был сооружен небольшой прилавок, за которым желающим наливали чай и кофе. Кое-где стояли столики, но большая часть присутствующих пребывала на ногах. Мужчины, почти все облаченные во фраки и с такими же, как у Мухтар-бея, улыбками на губах, небольшими группками медленно перемещались по залу, разговаривали, кивали друг другу, здоровались с новоприбывшими, порой, если возникала такая необходимость, представляли друг другу свои семьи, осведомлялись о здоровье, внимательно разглядывали присутствующих, чего-то ждали и ни на секунду не переставали улыбаться, будучи наготове в любой момент снова с кем-нибудь поздороваться или осведомиться о чьем-нибудь здоровье. Выяснив, что парад начнется еще не скоро, Мухтар-бей решил, что всем следует выпить чаю, и двинулся к прилавку, улыбаясь и здороваясь на ходу Перед кем-то даже снял шляпу Добравшись до прилавка и взяв чашку чаю, Мухтар-бей увидел за столиком неподалеку мужчину и девушку, в которых с первого взгляда можно было узнать иностранцев, и указал на них Назлы:
— Смотри, французский посол с дочерью. Сидят в полном одиночестве. Давай-ка подойдем, и ты с ними поговоришь.
— Папа, ну о чем мне с ними говорить?
— А раньше тебе нравилось разговаривать с иностранцами, — сказал Мухтар-бей и тут же, ухватив за локоть какого-то мужчину своего возраста, что-то прошептал ему на ухо и рассмеялся. Потом почему-то смутился и покраснел.
— А, Пирайе, здравствуй! — воскликнула Назлы, обнимая и целуя оказавшуюся рядом девушку, которая тоже издала радостное восклицание. Девушки завязали разговор, Назлы показала кольцо на пальце и, улыбнувшись, указала глазами на Омера.
Омер покивал головой, желая показать, что понимает, о ком идет речь, и стал все с тем же, что и утром, насмешливым и пренебрежительным выражением смотреть на Назлы, одновременно пытаясь сделать вид, что улыбается ее собеседнице. Потом решительно подошел к девушкам, представился Пирайе, с горделивым видом всем любезного жениха попереминался с ноги на ногу и поскучнел.
Тем временем Мухтар-бей говорил Рефику:
— Смотри, вот идет министр юстиции, хочешь, я тебя с ним познакомлю? — Но потом, увидев, как поспешно, ни на кого не глядя, пробирается министр через толпу, разочарованно прибавил: — Э, да к нему сегодня, кажется, лучше не подходить…
Рефик смотрел на расхаживающих по залу людей, надеясь увидеть какое-нибудь знакомое лицо. Его еще с утра преследовала мысль о том, не встретит ли он здесь Сулеймана Айчелика — Рефик не сомневался, что тот вернулся из отпуска, чтобы присутствовать на параде в честь пятнадцатой годовщины Республики. Ему вдруг показалось, что среди толпы мелькает лицо человека, похожего на Айчелика, но потом он решил, что ошибся — в конце концов, экономиста ему случалось видеть только на фотографиях. Пока он размышлял, что это был за человек, тот снова показался из толпы и улыбнулся Рефику — и не только улыбнулся, но и, отделившись от группки людей, с которыми разговаривал, направился прямо к нему.