— Запреты, запреты… — пробормотал Мухтар-бей и обратился к Рефику: — Скажите, вы верите, что всё можно решить запретами и принуждением?
— Всем известно, что в нашей истории именно принуждение, применение государством силы было источником прогресса, — сказал Рефик.
— Иными словами, ты за то, чтобы государство достигало своих целей насилием, так?
— Мухтар, но ведь так все и происходит, — вмешался Рефет-бей.
— Постой, дай молодому человеку ответить. Если он за насилие и принуждение, пусть скажет!
Рефик понял, что не может сказать ни что он за насилие, ни что полностью против него. Как всякий человек, не знающий, какой дать ответ, он начал развивать свою предыдущую мысль — о том, что государственное насилие сыграло решающую роль в развитии Турции. Говоря о реформах Махмуда II, он в то же время размышлял, почему он не может дать прямой ответ на вопрос Мухтар-бея и отчего ему настолько не по себе. Неожиданно Мухтар-бей прервал его:
— Вот видишь? Не можешь ты возражать против государственного насилия! Но при этом хулишь средства его применения. Кто возмущался Дерсимской операцией? — Потом улыбнулся и прибавил: — Да и тебе ли возражать против насилия? Как без принуждения осуществить твой проект? Или ты думаешь, что крестьяне прочитают твою книгу? Ха-ха. Без принуждения ничего не добиться. Нам дубина нужна! Назлы, доченька, передай, пожалуйста, йогурт.
«Нет, он не прав, — думал Рефик. — Разве дубиной и кнутом можно разогнать тьму? Это ошибка! Но не был ли он прав, говоря об осуществлении моего проекта? Нужно ему ответить!»
— Это все так, но необходимо соблюдать меру!
Пытаясь скрыть довольную усмешку, Мухтар-бей сначала похвалил йогурт, а потом уж продолжил развивать свою мысль.
— Вот видишь? Ты говорил, что в Дерсиме была допущена ошибка. Но если бы государство не применило там силу, судьба реформ была бы поставлена под угрозу. У тебя только два пути. Или ты на нашей стороне, вместе с государством и за реформы — тогда ты берешь в руки дубину и добиваешься тех перемен, о которых мечтаешь. Или же ты остаешься в полном одиночестве — а то еще и в тюрьму угодишь ни за что ни про что. Взять, к примеру, закрытие дервишеских обителей. Людей нужно спасть от глупых суеверий, а они не хотят от них отказываться! Что было делать?
«Нет, нельзя гнать народ к счастью кнутом. Никакого счастья не получится!» — думал Рефик, но в то же время понимал, что и отрицать принцип государственного насилия как инструмента прогресса не может.
— Да, они отказываться не хотят! — повторил Мухтар-бей. — Рефет мог бы тебе кое-то рассказать на этот счет. Как в Адане боролись с кочевниками… Кочевых туркменов уже лет сто пытались уговорить перейти к оседлому образу жизни. А те хотели кочевать, как их деды и прадеды. В конце концов дубиной их принудили осесть. И что же? Производительность повысилась! Сельское хозяйство сделало шаг вперед! Страна сделала шаг вперед! Бывшие кочевники теперь выращивают хлопок, спрос на который есть во всем мире. А дай им волю — жили бы, как прежде, в нищете и отсталости. Так что без насилия никуда!
— Но, угнетая людей, невозможно добиться просвещения и прогресса! — возразил Рефик.
— Сынок, я твоих терминов не понимаю! — сказал Мухтар-бей и улыбнулся, радуясь, что представился случай выместить на Рефике раздражение, накопившееся за время всех их разговоров. — Что такое это твое просвещение? Что такое прогресс, мне понятно. Прогресс очень важен. Страна должна развиваться. А если просвещение мешает прогрессу, то пусть уж лучше остается тьма. Да, пусть будет тьма — главное, чтобы страна развивалась, чтобы развивались сельское хозяйство и промышленность.