Джевдет-бей никогда не приглашал домой деловых партнеров, если только они не были близкими друзьями. Но если немец придет в гости, хорошо проведет время, получше познакомится с хозяином дома, то, может быть, и уговорить его заключить договор будет легче? Эта мысль обрадовала Османа. Особенно он надеялся на жену — она, несомненно, очарует немца. Нермин знала, как вести себя в обществе, и, в отличие от многих женщин ее круга, умела непринужденно беседовать с мужчинами, чем Осман очень гордился. Тут он вспомнил, как ужасно, с ошибками говорил сегодня по-французски, и покраснел. Хоть он и окончил Галатасарайский лицей, с французским у него всегда было плохо. «Это потому, что мне некогда было учиться — торговля отнимала все время!» — думал Осман, смывая с лица остатки пены. После лицея он сразу начал помогать отцу. «С младых ногтей я коммерсант!» Это выражение сегодня употребил партнер из Кайсери, правда, он говорил, что «с младых ногтей гуляка». Осторожными намеками он пригласил Османа присоединиться к его распутным похождениям, но тот, разумеется, холодно и твердо отказался. Вытираясь полотенцем, Осман пробормотал вслух: «Распутник!» — и усмехнулся, как будто это было смешное слово. Выйдя из ванной, прошептал: «Кериман…» Это было имя любовницы, которую он посещал раз в неделю. Осман прогнал из головы мысли о ней. Вода его взбодрила, руки и лицо ощущали приятную свежесть. Зайдя в комнату, он направился к открытому балкону, с которого доносился блаженный аромат липового цвета, вышел и облокотился на перила. Чувствовал он себя здоровым и сильным.
Снизу, из сада, доносились голоса расположившихся под каштаном женщин. Вдалеке, над деревьями и черепичными крышами, носились ласточки. На верхушке кипариса сидел коршун. Конец мая, славный погожий день, и сейчас самое лучшее время этого дня. Далеко в небе плавали два красноватых облачка. Солнце, с самого утра обжигавшее сад, сейчас уже готовилось скрыться за крышами Харбийе, однако гостьи не торопились уходить. Осману были слышны ведущиеся под каштаном разговоры.
— Всю зиму я приказывала топить все четыре печки! — тонким голоском говорила Дильдаде-ханым. — В старости человек начинает сильнее мерзнуть.
Лейла-ханым стала весело рассказывать, как хорошо и тепло в квартирах с центральным отоплением.
— Я, наверное, никогда не смогла бы привыкнуть к жизни в этих так называемых многоквартирных домах! — вздохнула Ниган-ханым. Голос у нее был такой тоскливый и жалобный, словно кто-то силком заставлял ее переехать в съемную квартиру.
В беседу вмешалась Нермин — начала говорить о приготовлениях к летнему сезону, о протекающей крыше дома на Хейбелиаде. Чтобы получше разглядеть жену сквозь листву, Осман сделал два шага в сторону и увидел Перихан, как всегда похожую на маленькую девочку. Она не вступала в разговор, только смотрела на свою чашку и по-детски крутила ее в руках. Осман решил, что выпьет чай не с дамами в саду, а в кабинете за чтением писем и газет, но с места не тронулся; продолжал оглядывать сад и прислушиваться к разговору внизу, наслаждаясь ощущением бодрости и здоровья.
Там, в саду, сидели пять добропорядочных домохозяек, и это навевало на Османа мысли о душевном здоровье, отдыхе и радости. Он представил себе каждую из сидевших под каштаном дам: мать, жену Перихан и двух гостий, потом с тревогой вспомнил об Айше и с радостью — о своей маленькой дочке. Потом снова подумал о Кериман, но на этот раз не стал гнать прочь мысли о ней. Незадолго до отъезда Рефика, накануне Курбан-байрама, Нермин узнала о ней и устроила мужу скандал. Потом они помирились, Осман поклялся, что больше никогда не попытается даже увидеть любовницу, Нермин поверила. Глядя на жену, рассказывавшую что-то Дильдаде-ханым, Осман недоумевал, как она смогла так легко ему поверить. «Дело в том, что я впервые в жизни ей солгал! — сказал он себе и стал барабанить пальцами по перилам.