Теперь Мухиттин не стал отводить взгляд и тоже посмотрел на незнакомца — сурово и недружелюбно. Но человек за соседним столиком снова улыбнулся — так мягко и добродушно, что Мухиттин улыбнулся в ответ. Увидев это, незнакомец встал и, словно желая показать, как он еще бодр и молод, несколькими легкими шагами преодолел расстояние между столиками и сел напротив Мухиттина. Его добродушная улыбка исчезла, лицо приняло серьезное выражение.
— Вы ведь Мухиттин Нишанджи, не так ли? — спросил незнакомец. — Я вас узнал!
Вглядываясь в его лицо, Мухиттин поспешно обшарил память, как обшаривают карман в поисках затерявшейся монетки, но так и не вспомнил, где он мог видеть этого человека. В замутненном ракы сознании мелькали только невнятные смутные образы.
— А вы, конечно, меня не узнали. Вы меня не знаете, а вот я вас знаю, потому что был знаком с вашим отцом. Кроме того, я однажды видел вас, когда вы выходили из издательства Халита Яшара. Халит-бей мне потом о вас рассказал и дал вашу книгу. Да, я ее читал. Но я забыл представиться: Махир Асаф. Или Махир Алтайлы. — И новый знакомый Мухиттина, застенчиво улыбнувшись, протянул ему руку.
— Очень приятно, — сказал Мухиттин, пожимая большую твердую ладонь.
— Я уже упомянул, что был знаком с вашим покойным отцом, — продолжал Махир Алтайлы. — Мы вместе служили в Седьмой армии, вместе воевали в Палестине. У вас было право взять фамилию Нишанджи!
— Наверное, Нишанджиоглу было бы лучше, — пробормотал Мухиттин, вспомнив, по какой дурацкой причине выбрал эту фамилию.
— Какая разница? Главное, что вы сын турецкого солдата и не забываете об этом. Да, я понимаю, о чем вы думаете. — Махир Алтайлы неприязненно сморщился и махнул рукой куда-то в глубь мейхане. — В подобное место, Мухиттин-бей, я зашел впервые не помню за сколько лет. И то, что я здесь увидел, меня очень огорчило. Эти люди… Я вам не надоедаю?
— Нет-нет, прошу вас, — сказал Мухиттин. Ему уже стало скучно. Сейчас придется препираться с этим поборником нравственности… И все-таки в словах собеседника было что-то, вызывающее любопытство. Да и к тому же это был один из двух с половиной сотен человек, прочитавших его книгу.
— Тогда я, с вашего позволения, покину вас на секунду. — Махир Алтайлы отошел к соседнему столику что-то сказал сидевшему там человеку и вернулся. — Меня чуть ли не силком сюда затащили. Я шел с работы домой… Здоровье у меня уже не то, чтобы в армии служить. Теперь я работаю преподавателем литературы в лицее «Касымпаша». А вы инженер, не так ли? — И он снова улыбнулся с видом всезнающего мудреца, для которого мысли других людей — открытая книга.
— Да, — ответил Мухиттин, гадая, что еще может знать о нем этот школьный учитель. Потом вспомнил, что в аннотации к сборнику было упомянуто, что автор — инженер.
— Так вот, увидев здешних людей, я очень огорчился. Не подумайте, что я святоша: сам пил по молодости лет. Но меня, турка, очень печалит это бездушие, эта атмосфера безверия!
«Меня, турка…» — подумал Мухиттин, начиная кое-что понимать. Ему стало не по себе, захотелось встать и уйти в комнату с красной лампой, остаться наедине с собой.
— А потом я заметил вас и узнал. Вот, сказал я себе, сидит крепкий, здоровый молодой человек, но он несчастен! Смейтесь, если хотите, смейтесь, не стесняйтесь. Но ведь вы и в самом деле несчастны, не так ли?
Уверенный вид собеседника разозлил Мухиттина. Он хотел сказать «нет!», но почему-то не смог и промолчал.
— Да, я знал, что вы несчастны, — улыбнулся Махир Алтайлы и тут же, словно бы поняв, что говорить такое с улыбкой неуместно, погрустнел и стал чрезвычайно серьезным.