На не-де-лю? Да вы что? Каждое утро тво-рог? Это же
А что? Обедаю в столовой. А творог на завтрак. Разве плохо! Холодильник у меня клад. Еще с пятидесятых. Служит! Плохо?
Конечно, плохо! Это вы, простите, для экономии? Пенсия мала? Нет, девчата, я бы так не смогла б
Старика-то, стало быть, не очень-то знают «аристократки». Снисходят к старости. Бывает такое и с продавщицами. А скорей всего тронул их чем-то старик. Видать радушием, расположением Не играет в «достоинство» с этой стороны прилавка поэтому не встречает высокомерие и грубость с другой стороны. С ним они не «аристократки» С ним они демократки, «осуществляют связь с народом».
Пенсия ни причем. Она у меня не хуже других Да и работаю я еще. Работа моя не прекращается пенсией. От звонка до звонка. То есть, пока не вынесут вперед ногами
Ну, что вы такое говорите, пугается одна из продавщиц. И другая, по лицу видно не одобряет в этом старика. Они женщины они, стало быть, не союзницы смерти Это какая же у вас работа? Собак в енотов перекрашиваете. Сейчас это доходно!
Обыкновенная На пишущей машинке Как бы на швейной там есть конец! Получил пенсион можно продать «Зингера». А писатель до гробовой доски работает. Такая уж профессия. То есть, совсем не профессия Вроде хронической болезни да мы только и живем этой болезнью! Смешно, не правда ли?
«Аристократки» переглянулись, задумались. Писатель посмотрел на их опечалившиеся вдруг лица и рассмеялся. Он их понял.
Вы один живете? Да? Трудно ведь одному?
Ничего не трудно. И живу я хорошо. И чай с творогом на завтрак прекрасно Не жалейте меня право, все хорошо!
Приготовить, постирать, мало ли что Без женщины А говорите «все хорошо»
Ну, если по правде одно плохо. Такое «одно» что из-за него все плохо Поздно я пришел в литературу, ну, издал кое-что, в союз приняли А вот имени себе не успел сделать. Вот рукописи и лежат Книжки, то есть рукописи, нужно пробивать Таким как я, без имени. И пять, и десять лет Где я возьму такие года? Да и такие силы?.. Вот писать пишу! Даже больше, чем в молодости а рукописей законченных книг уже с десяток дома лежит. Да и завещать некому! С голоду теперь писателю помереть не дадут, не гоголевские времена, а вот с издательствами худо. Мало их! Другой голод ныне типографский. Кому повем4 свою тоску?.. Рассказываю всем. Удивляюсь. Смешно? Видел как-то, старая кошка бездомная, время рожать подошло, ко всем прохожим льнет Смешно?.. Может, и я так сослепу, из инстинкта? Может, после моей смерти кто-то издаст? Смешно. Мне-то там уж ничего не надо, ни имени, ни гонорара. Лишь бы к людям дошло мое слово. Лишь бы жили мои котята!..
Родных небось никого?
Почитай что так. По мне война прошлась полной ступней
Одна продавщица незаметно исчезла в подсобку, опять появилась, подала писателю квадратный сверточек в белой бумаге.
Вот возьмите, себе две пачки оставила Да, видать, вам нужнее! Для вашей хорошей-нехорошей жизни! Берите, берите я обойдусь. А, может, к вечеру еще привезут А интересно бы что-нибудь ваше почитать! О чем вы пишете? Про любовь ха-ха?
И про любовь! Потому что про жизнь! Это вы напрасно смеетесь. Старость, любовь уже из тела ушла зато острей в сердце живет! По-моему, лишь старики могут по-настоящему писать о любви, да-да Не восторженная влюбленность, не натуралистическая плотскость; так сказать: любовь=жизнь, любовь=духовность Однако сколько выбить? Ах, сорок две копейки? Ну, спасибо вам! Моя хорошая=нехорошая жизнь будет чуть больше хорошей, чуть меньше нехорошей Спасибо!
Хитрецы
С академиком З. мы знакомы давно. И, разумеется, не всегда он был академиком. Впервые познакомились четверть века тому, когда я был редактором популярного ежегодника новинок по науке и технике «Эврика», а он всего лишь кандидатом физико-технических наук. Я его тогда выделил как автора. Глубина его учености, по правде говоря, меня меньше интересовала, чем его умение писать живо, увлекательно, даже с зажигательно-сдержанным юмором. Этот юмор, я понимал, был от задора, от жадности познаний, от удивления неостановочности открытий. Потом я сделал для себя такое важное наблюдение. Я, впрочем, и сейчас стою на том же. Живой слог, страсть популяризатора всегда признак и подлинной учености! Может, покажусь наивным кой-кому пусть. Ведь нужно было мне, редактору, отнюдь не ученому, сразу и безошибочно, разобраться в моих ученых авторах: кто есть кто? А если тебе надо, если об этом думаешь всегда догадаешься. Так и среди врачей находим врача, среди поэтов поэта!
И я действительно стал различать кто есть кто? Вот этот тихоня формально ученый, чистейший балласт для науки, но, увы, уже обремененный званием и постом. Хорош лишь тем, что никому не мешает, незлобив, добрый дядя А вот этот полнокровный здоровяк, с двойным красным затылком старшины-сверхсрочника довоенного времени хоть формально тоже ученый, но он администратор! Тот генератор идей, которые осуществляют другие, этот рисковый экспериментатор по поводу «безумных идей», а вот тот, «вечный лаборант», тоже оказывается нужным скрупулезной педантичностью при проверке чего-то у кого-то Я стал понимать, что наука это тот «лес», где разные деревья, все переплелось ветвями, все и «борьба за существование», и, главное, зеленый друг и кислород!..
Я интересовался только одним кто сможет быть хорошим автором? И уже побочным, случайным было мое открытие о том, кто по существу есть кто в самой науке?
Потом, не любя и не зная медицины, но когда жизнь заставила если не знать, то хотя б «уважить» (дочка заболела астмой, этой страшной, мучительной и загадочной болезнью!..) я таким же, вроде бы непостижимым для себя самого, образом стал различать и среди врачей: кто есть кто? Открытия шли вне должностей, рангов, званий. Поговоришь с врачом, присмотришься к нему и видишь: «этот лечит!» Или: «на этой белый халат самодеятельности!» Беды учат проницательности. Знания могут быть и пассивны озарения всегда дельные! Тем более, когда и знания, и страда-страданье в работе
Вот тогда мы и познакомились с кандидатом З. Я ему заказывал статьи. И он их охотно писал! Однажды он усомнился «не отвлекается ли? Не отклоняется ли? Не другая ли это стезя литераторская, писательская?»
Я его успокоил. Убедил. Не только не отвлекается, сама потребность в живой популяризации предмета своей науки есть признак подлинной, ученой, причастности к нему. А живой слог признак неравнодушия, живого чувства своих знаний, душа в них, как «в заветной лире»! Вот и вдохновение! Подлинные ученые всегда были подлинными популяризаторами! Они не только «просвещали» выверяли и уточняли так свои идеи! Самую подлинность жизненность, то есть выверяли. Заинтересованность и рождает стиль (так сказать, перефразировав Бюффона!). Бэкон и Менделеев, Сеченов и Павлов, Циолковский и Тимирязев, Жуковский и Эйнштейн Все-все были популяризаторами!
Я тогда говорил горячо, а про себя думал, что немного лукавлю, так сказать тенденциозно выстраиваю свой «большой ряд», чтоб лишь бы удержать З. как своего автора. Но, видать, был прав
И вот, спустя много лет, я в гостях у академика З. Обменялись многозначительным «годы!» глядя друг на друга, с грустью отмечая, каждый на каждом, нажитые морщины и седины. Чай, варенье-печенье, обычный ритуал гостеприимства
И вдруг замечаю нечто контрастирующее. Картины, мебель, обстановка, японская дорогая видео-телеаппаратура а сам академик мой! в телогрейке. Можете себе представить, в обыкновенной телогрейке семнадцать рублей, на Сретенке, магазин «Рабочая одежда»
Видимо, академик ждал мое «открытие». Оценил и отдал должное моему такту. Усмехнулся и счел необходимым объясниться!
Удивляюсь поэтам Телогрейка заслуживает поэмы! Гимна! Она лучшая и удобнейшая одежда! Я это заметил, еще в юности, когда работал на заводе. К слову сказать, если чего-то достиг, чего-то стою в науке всему-всему я обязан заводу! Этому первому опыту рабочего Он основа всему! Даже жалею людей, которые никогда не поработали, пусть недолго хотя бы, руками! Некий остаточный магнетизм на полюсах без чего не запускается генератор! Понимаете! «Ручной труд», «физический труд» как основа всякого успешного труда! Тоже поэма! Тоже гимн! Эх, поэты! Или взять лошадь! Она вывезла всю историю, и материальную, и бытовую, и духовную Ушла, забыта! Где, где поэмы или памятники лошади? Вот разве в романсах? «Ай да тройка, снег пушистый, едет парочка вдвоем». Заметьте вдвоем, не втроем: без возницы, то есть «Бразды пушистые взрывая» «Лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь». «Али я тебя не холю? Али ешь овса не вволю?» «Скребницей чистил он коня». «Милый, милый, смешной дуралей» Романсы, Пушкин, Есенин Но коня-пахаря, коня-трудяги нет!