Твоя госпожа желает тебя видеть. В полном боевом облачении.
Тарш переглянулся, с подъехавшим из любопытства, Ману.
Госпожа ещё что-нибудь велела?
Да. почти дружески усмехнулся всадник, заметив, что собеседник не склонен по обыкновению задираться, а наоборот, вежлив и учтив. Просила захватить с собой твой дивный голос. Не потерял? мидянин подмигнул. Поторопись, царица ждёт.
Я у твоих ног, моя госпожа. Тарш опустился на одно колено и склонил голову. По первому зову, как и обещал.
Он, ещё подъезжая, приметил расставленные мишени простенькие, плетёные щиты, закреплённые на треногах, на расстоянии пятидесяти шагов. Заметил и два десятка воинов, выстроившихся неподалёку. Сообразил намечается состязания.
Это твой долг. напомнила ему Мандана, и хотя его манеры её несколько удивили, это не помешало с презрением оглядеть одеяние перса. Неужели любимец моего мужа так беден, что наряжается как нищий? Впрочем, пастух всегда остаётся пастухом.
Мне передавали, что ты хочешь видеть меня готовым к бою.
Тогда где твой доспех?
Ловкость воина наилучшая зашита, госпожа. Тарш поднял на Мандану глаза. По губам скользнула улыбка.
Что ж, тогда позабавь меня своей доблестью, покажи что стоит перс против мидянина. И она сделала паузу, пой. Приступай.
Дозволь сперва посмотреть, с учтивостью попросил Тарш, как покажут себя воины твоего отца, великого Иштумегу, сына Увах¬шт¬ры, царя Мидии, да подлит его годы Амератат. Быть может, увидев их умения, я признаю себя побеждённым.
Наглец. еле слышно промолвила Мандана. И уже громче. Пусть будет по-твоему. Начнём, пожалуй, с них. и указала на пращников.
Первый же камень угодил точно в центр щита. Подтянувшиеся зрители встретили это громкими восклицаниями. Дальше следовали как промахи, так и меткие попадания. Последний, раскрутив пращу, запустил снаряд так, что от удара мишень опрокинулась. Мидяне победно взревели.
Что скажешь, перс? глаза Манданы блеснули, по губам пробежала дразнящая усмешка, которую не могла скрыть тонкая ткань, прикрывающая лицо.
Скажу, что воины твоего отца несравненны. прикладывая ладонь к сердцу, улыбнулся в ответ Тарш. Но всё же, позволь мне, сыну простого пастуха, показать, что могу я.
За этим я тебя сюда и позвала.
И персы, и мидяне переглядывались между собой. Уж больно неприличным становилась эта беседа между женой царя и, пусть и высоко взлетевшим, но всё же низкого происхождения простолюдином. Это могло породить нехорошие слухи, особенно учитывая репутацию Тарша, но эти двое вели свою игру, и до остальных им не было дела. Только цели у них в этой игре были разные.
Тогда позволь мне самому выбрать мишень.
Мандана посмотрела на Дакота. Тот широким, разрешающим жестом показал на ряды своих воинов. Тарш прошёлся мимо них, оценивая навскидку крепость щитов.
Вот этот. его выбор пал на тяжёлый пехотный, овальной формы, с умбоном по центру.
Дакот коротко кивнул и воин вручил свой щит Таршу. Тот покрутил его, признавая искусство оружейника и передал двум рабам, занимающихся установлением мишеней.
Отчего же ты не поёшь? притворно-сочувственно спросила Мандана. Или ты так поражён доблестью воинов моего отца, что потерял голос?
Что ж, изволь. и стоя к ней спиной, лицом к мидянам начал, придумывая на ходу, складывая первые попавшиеся слова в песню.
Конь да стрела вот и всё богатство моё
И сердце, как река горная вольное
Всё к ногам твоим положу
Идём же со мной, моя милая
При этих словах он обернулся и пошёл в её сторону, поигрывая круглым камнем, предназначенным для метания.
Но смеялась в лицо мне гордячка
Понося все дары мои
Купец мне дороже смотри
Жемчуга и нефритовые бусы
Что принёс он мне в дар
Сердце моё покупая
Или ты хочешь, чтоб я на циновке спала
Когда я рождена жить в шелках
Оттенки голоса менялись от страстного и нежного до презрительно-холодного. Его взгляд, устремлённый на Мандану, был таким же.
Но ты ведь не любишь его
Кричал я в отчаянии
Я же всего себя тебе отдаю
С ним ты не будешь счастлива
Он шёл почти танцуя, широко раздвигая грудную клетку, отчего голос становился громким и мощным.
Что мне до любви
Коли дом мой будет пустой
Я не буду твоей, уходи
Уходи, твоей я не буду
Подойдя к отметке, от которой определено бросать, он вложил камень в расширение посередине длинной верёвки и принялся раскручивать пращу, не отрывая глаз от восседавшей на кресле молодой женщины. Праща мерно загудела, разрезая воздух и ускоряясь с каждым кругом. Тарш перевёл взгляд на мишень и тут же отпустил один конец. Раздался свист, и камень ударил в верхнюю часть, между окантовкой и умбоном. Хрустнула основа, но щит выдержал. Персы огорчённо выдохнули. Из рядов мидян послышались колкости.
Ты попал. с оттенком разочарования сказала Мандана. Но воины моего отца были точнее.
Ты действительно так думаешь?
***
Мама? Мама! закричал мальчик, трясся и покрывая поцелуями холодную руку женщины, но та молчала её душа уже готовилась идти через мост. Перейдя через него, она будет вечно молодой и красивой. Мама. прошептал он, начиная плакать.
Тозур частенько побивал жену, считая это справедливым возмездием за причинённые ему душевные страдания. Уже на первом году их совместной жизни это иногда бывало. А уж после того случая
Скифы налетели внезапно. Их было немного банда, просочившаяся между, пусть и малочисленными, но мобильными и хорошо вооружёнными приграничными отрядами. Они даже не стали отбирать и угонять скот в любой момент могла появиться помощь. Ограничились тем что было в деревне десятка два лошадей, зерно и так, по мелочи.
Но и позабавиться не забыли.
Тозур пас стадо далеко от деревни и до него разбойники вряд ли бы добрались. Тем не менее он предпочёл отсидеться два дня в горах, прежде чем вернулся домой. Скифы пощадили деревню. Не стали тратить время на поджоги, дым пожарища мог привлечь внимание, и убийства, прибив лишь несколько стариков, в отсутствие мужчин, решивших дать отпор. Но память о себе оставили. В животах женщин.
Когда Тозур вошёл в дом, то застал свою жену сидящей на земляном полу расхристанная, она мерно раскачивалась взад-вперёд и тихонько то ли пела, то ли выла он не стал выяснять. Вместо этого жестоко избил за измену. Впрочем, это помогло выйти Наойи из ступора.
Первое время делал он это регулярно, предварительно напиваясь, и лишь когда отчётливо обозначился живот, старейшины решили вмешаться.
Если она умрёт родами, тебя обвинят в убийстве. предупредил его главный старейшина. Женщина, носящая ребёнка, благословлена самой Анахитой. Ты не можешь знать, чей это ребёнок, и ты такой не один. Иди и помни.
До самых родов он не осмеливался поднять на неё руку и не пил, опасаясь, что сорвётся. Когда Таршу исполнилось три месяца, побои возобновились. Сперва робкие, словно проверяя её на крепость здоровья, потом сильнее и чаще.
Лет с пяти и сам Тарш испытал счастье подзатыльников Тозур так и не признал его своим сыном. А когда мальчику исполнилось восемь, всем стало ясно скиф. Тогда же он впервые заступился за мать, за что и расплатился с лихвой.
Но несмотря на нелюбовь «отца», он был весёлым сорванцом, затевая порой такие проказы, что получал ещё больше. Мог, к примеру, задержав под водой дыхание, подплыть, к вымачивающим в речке шерсть, женщинам и выскочить перед ними голым, после чего, под ругань, смеясь вылавливать упущенное ими с перепугу руно.
Мог с двадцати шагов камнем попасть в кувшин с водой, который несла на плече молоденькая девушка, после чего умело спрятаться и наблюдать за плачущей и мокрой девицей, представлявшей, как будет ругаться мать за разбитую посуду. А потом пойти и признаться в преступлении её родителям.