Это, говорит, не девятнадцатый год, чтобы дрова преподнесть.
Но, несмотря на это, мнения своего насчет дров я не изменил. Дрова дело драгоценное и святое.
И даже когда проходишь по улице мимо, скажем, забора, а мороз пощипывает, то невольно похлопываешь по деревянному забору.
А вор на дрова идет специальный. Карманник против него мелкая социальная плотва.
Дровяной вор человек отчаянный. И враз его никогда на учет не возьмешь.
А поймали мы вора случайно.
Дрова были во дворе складены. И стали те общественные дрова пропадать. Каждый день три-четыре полена недочет. А с четвертого номера Серега Пестриков наибольше колбасится.
Караулить, говорит, братишки, требуется. Иначе, говорит, никаким каком вора не возьмешь.
Согласился народ. Стали караулить. Караулим по очереди, а дрова пропадают.
И проходит месяц. И заявляется ко мне племянник мой, Мишка Власов.
Я, говорит, дядя, как вам известно, состою в союзе химиков. И могу вам на родственных началах по пустяковой цене динамитный патрон всучить. А вы, говорит, заложите патрон в полено и ждите. Мы, говорит, петрозаводские, у себя в доме завсегда так делаем, и воры оттого пужаются и красть остерегаются. Средство, говорит, богатое.
Неси, говорю, курицын сын. Сегодня заложим.
Приносит.
Выдолбил я лодочку в полене, заложил патрон. Замуровал. И небрежно кинул полешко на дрова. И жду: что будет.
Вечером произошел в доме взрыв.
Народ смертельно испугался думает черт знает что, а я-то знаю и племянник Мишка знает, в чем тут запятая. А запятая патрон взорвался в четвертом номере, в печке у Сереги Пестрикова.
Ничего я на это Сереге Пестрикову не сказал, только с грустью посмотрел на его подлое лицо, и на расстроенную квартиру, и на груды кирпича заместо печи, и на сломанные двери и молча вышел.
Жертв была одна. Серегин жилец инвалид Гусев помер с испугу. Его кирпичом по балде звездануло.
А сам Серега Пестриков и его преподобная мамаша и сейчас живут на развалинах. И всей семейкой с нового году предстанут перед судом за кражу и дров пропажу.
И только одно обидно и досадно, что теперича Мишка Власов приписывает, сукин сын, себе все лавры.
Но я на суде скажу, какие же, скажу, его лавры, если я и полено долбил, и патрон закладывал?
Пущай суд распределит лавры».
1926
Воры
Что-то, граждане, воров нынче развелось. Кругом прут без разбора.
Человека сейчас прямо не найти, у которого ничего не сперли.
У меня вот тоже недавно чемоданчик унесли, не доезжая Жмеринки.
И чего, например, с этим социальным бедствием делать? Руки, что ли, ворам отрывать?
Вот, говорят, в Финляндии в прежнее время ворам руки отрезали. Проворуется, скажем, какой-нибудь ихний финский товарищ, сейчас ему чик, и ходи, сукин сын, без руки.
Зато и люди там пошли положительные. Там, говорят, квартиры можно даже не закрывать. А если, например, на улице гражданин бумажник обронит, так и бумажника не возьмут. А положат на видную тумбу, и пущай он лежит до скончания века Вот дураки-то!
Ну, деньги-то из бумажника, небось, возьмут. Это уж не может того быть, чтоб не взяли. Тут не только руки отрезай, тут головы начисто оттяпывай и то, пожалуй, не поможет. Ну да деньги дело наживное. Бумажник остался, и то мерси.
Вот у меня, не доезжая Жмеринки, чемоданчик свистнули, так действительно начисто. Со всеми потрохами. Ручки от чемодана и той не оставили. Мочалка была в чемодане пятачок ей цена и мочалку. Ну на что им, чертям, мочалка?! Бросят же, подлецы. Так нет. Так с мочалкой и сперли.
А главное, присаживается ко мне вечером в поезде какой-то гражданин.
Вы, говорит, будьте добры, осторожней тут ездите. Тут, говорит, воры очень отчаянные. Кидаются прямо на пассажиров.
Это, говорю, меня не пугает. Я, говорю, завсегда ухом на чемодан ложусь. Услышу.
Он говорит:
Дело не в ухе. Тут, говорит, такие ловкачи сапоги у людей снимают. Не то что ухо.
Сапоги, говорю, опять же у меня русские, с длинным голенищем не снимут.
Ну, говорит, вас к черту. Мое дело предупредить. А вы там как хотите.
На этом я и задремал.
Вдруг, не доезжая Жмеринки, кто-то в темноте как дернет меня за ногу. Чуть, ей-богу, не оторвал Я как вскочу, как хлопну вора по плечу. Он как сиганет в сторону. Я за ним с верхней полки. А бежать не могу.
Потому сапог наполовину сдернут нога в голенище болтается.
Поднял крик. Всполошил весь вагон.
Что? спрашивают.
Сапоги, говорю, граждане, чуть не слимонили.
Стал натягивать сапог, гляжу чемодана нету.
Снова крик поднял. Обыскал всех пассажиров нету чемодана. Вор-то, оказывается, нарочно за ногу дернул, чтоб я башку с чемодана снял.
На большой станции пошел в Особый отдел заявлять.
Ну, посочувствовали там, записали.
Я говорю:
Если поймаете, рвите у него к чертям руки.
Смеются.
Ладно, говорят, оторвем. Только карандаш на место положите.
И действительно, как это случилось, прямо не знаю. А только взял я со стола ихний чернильный карандаш и в карман сунул.
Агент говорит:
У нас, говорит, даром что Особый отдел, а в короткое время пассажиры весь прибор разворовали. Один сукин сын чернильницу унес. С чернилами.
Извинился я за карандаш и вышел.
«Да уж, думаю, у нас начать руки отрезать, так тут до черта инвалидов будет. Себе дороже».
А впрочем, чего-нибудь надо придумать против этого бедствия.
Хотя у нас имеется такая смелая мысль: жизнь с каждым годом улучшается и в скором времени, может быть, совсем улучшится, и тогда, может быть, и воров не будет.
Вот этим самым и проблема разрешится. Подождем.
1926
Галоша
Конечно, потерять галошу в трамвае нетрудно.
Особенно если сбоку поднажмут да сзади какой-нибудь архаровец на задник наступит, вот вам и нет галоши.
Галошу потерять прямо пустяки.
С меня галошу сняли в два счета. Можно сказать, ахнуть не успел.
В трамвай вошел обе галоши стояли на месте. А вышел из трамвая гляжу, одна галоша здесь, на ноге, а другой нету. Сапог здесь. И носок, гляжу, здесь. И подштанники на месте. А галоши нету.
А за трамваем, конечно, не побежишь.
Снял остальную галошу, завернул в газету и пошел так.
После работы, думаю, пущусь в розыски. Не пропадать же товару! Где-нибудь да раскопаю.
После работы пошел искать. Первое дело посоветовался с одним знакомым вагоновожатым. Тот прямо вот как меня обнадежил.
Скажи, говорит, спасибо, что в трамвае потерял. В другом общественном месте не ручаюсь, а в трамвае потерять святое дело. Такая у нас существует камера для потерянных вещей. Приходи и бери. Святое дело.
Ну, говорю, спасибо. Прямо гора с плеч. Главное, галоша почти что новенькая. Всего третий сезон ношу.
На другой день иду в камеру.
Нельзя ли, говорю, братцы, галошу заполучить обратно? В трамвае сняли.
Можно, говорят. Какая галоша?
Галоша, говорю, обыкновенная. Размер двенадцатый номер.
У нас, говорят, двенадцатого номера, может, двенадцать тысяч. Расскажи приметы.
Приметы, говорю, обыкновенно какие: задник, конечно, обтрепан, внутри байки нету, сносилась байка.
У нас, говорят, таких галош, может, больше тыщи. Нет ли специальных признаков?
Специальные, говорю, признаки имеются. Носок вроде бы начисто оторван, еле держится. И каблука, говорю, почти что нету. Сносился каблук. А бока, говорю, еще ничего, пока что удержались.
Посиди, говорят, тут. Сейчас посмотрим.
Вдруг выносят мою галошу.
То есть ужасно обрадовался. Прямо умилился.
Вот, думаю, славно аппарат работает. И какие, думаю, идейные люди, сколько хлопот на себя приняли из-за одной галоши.
Я им говорю:
Спасибо, говорю, друзья, по гроб жизни. Давайте поскорей ее сюда. Сейчас я надену. Благодарю вас.
Нету, говорят, уважаемый товарищ, не можем дать. Мы, говорят, не знаем, может, это не вы потеряли.
Да я же, говорю, потерял. Могу дать честное слово.
Они говорят:
Верим и вполне сочувствуем, и очень вероятно, что это вы потеряли именно эту галошу. Но отдать не можем. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу. Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты мы тебе выдадим то, что законно потерял.