Михаил Зощенко
Не может быть
Серия «Эксклюзив: Русская классика»
© М.М. Зощенко, наследники, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Рассказы
Именинница
До деревни Горки было всего, я полагаю, версты три. Однако пешком идти я не рискнул. Весенняя грязь буквально доходила до колена.
Возле самой станции, у кооператива, стояла крестьянская подвода. Немолодой мужик в зимней шапке возился около лошади.
А что, дядя, спросил я, не подвезешь ли меня до Горок?
Подвезти можно, сказал мужик, только даром мне нет расчету тебя подвозить. Рублишко надо мне с тебя взять, милый человек. Дюже дорога трудная.
Я сел в телегу, и мы тронулись.
Дорога действительно была аховая. Казалось, дорога была специально устроена с тем тонким расчетом, чтобы вся весенняя дрянь со всех окрестных полей стекала именно сюда. Жидкая грязь покрывала почти полное колесо.
Грязь-то какая, сказал я.
Воды, конечно, много, равнодушно ответил мужик.
Он сидел на передке, свесив вниз ноги, и непрестанно цокал на лошадь языком.
Между прочим, цокал он языком абсолютно всю дорогу. И только когда переставал цокать хоть на минуту, лошадь поводила назад ушами и добродушно останавливалась.
Мы отъехали шагов сто, как вдруг позади нас, у кооператива, раздался истошный бабий крик.
И какая-то баба в сером платке, сильно размахивая руками и ругаясь на чем свет стоит, торопливо шла за телегой, с трудом передвигая ноги в жидкой грязи.
Ты что ж это, бродяга! кричала баба, доходя в некоторых словах до полного визгу. Ты кого же посадил-то, черт рваный? Обормот, горе твое луковое!
Мой мужик оглянулся назад и усмехнулся в бороденку.
Ах, паразит-баба, сказал он с улыбкой, кроет-то как?
А чего она? спросил я.
А пес ее знает, сказал мужик, сморкаясь. Не иначе как в телегу ладит. Неохота ей, должно статься, по грязи хлюпать.
Так пущай сядет, сказал я.
Троих не можно увезти, ответил мужик, дюже дорога трудная.
Баба, подобрав юбки до живота, нажимала все быстрее, однако по такой грязи догнать нас было трудновато.
А ты что, с ней уговорился, что ли? спросил я.
Зачем уговорился? ответил мужик. Жена это мне. Что мне с ней зря уговариваться?
Да что ты?! Жена? удивился я. Зачем же ты ее взял-то?
Да увязалась баба. Именинница она, видишь, у меня сегодня. За покупками мы выехали. В кооператив
Мне, городскому человеку, ужасно как стало неловко ехать в телеге, тем более что именинница крыла теперь все громче и громче и меня, и моих родных, и своего полупочтенного супруга.
Я подал мужику рубль, спрыгнул с телеги и сказал:
Пущай баба сядет. Я пройдусь.
Мужик взял рубль и, не снимая с головы шапки, засунул его куда-то под волоса.
Однако свою именинницу он не стал ждать. Он снова зацокал языком и двинул дальше.
Я мужественно шагал рядом, держась за телегу рукой, потом спросил:
Ну, что ж не сажаешь-то?
Мужик тяжело вздохнул:
Дорога дюже тяжелая. Не можно сажать сейчас Да ничего ей, бабе-то. Она у меня дьявол, двужильная.
Я снова на ходу влез в телегу и доехал до самой деревни, стараясь теперь не глядеть ни на моего извозчика, ни на именинницу.
Мужик угрюмо молчал.
И только когда мы подъехали к дому, мужик сказал:
Дорога дюже тяжелая, вот что я скажу. За такую дорогу трояк брать надо.
Пока я рассчитывался с извозчиком и расспрашивал, где бы мне найти председателя, подошла именинница. Пот катил с нее градом. Она одернула свои юбки, не глядя на мужа, просто сказала:
Выгружать, что ли?
Конечно, выгружать, сказал мужик. Не до лету лежать товару.
Баба подошла к телеге и стала выгружать покупки, унося их в дом.
1926
Папаша
Недавно Володьке Гусеву припаяли на суде. Его признали отцом младенца с обязательным отчислением третьей части жалованья. Горе молодого счастливого отца не поддается описанию. Очень он грустит по этому поводу.
«Мне, говорит, на младенцев завсегда противно было глядеть. Ножками дрыгают, орут, чихают. Толстовку тоже очень просто могут запачкать. Прямо житья нет от этих младенцев.
А тут еще этакой мелкоте деньги отваливай.
Третью часть жалованья ему подавай. Так вот здорово живешь. Да от этого прямо можно захворать. Я народному судье так и сказал:
Смешно, говорю, народный судья. Прямо, говорю, смешно, какие ненормальности. Этакая, говорю, мелкая крошка, а ему третью часть. Да на что, говорю, ему третья часть? Младенец, говорю, не пьет, не курит и в карты не играет, а ему выкладывай ежемесячно. Это, говорю, захворать можно от таких ненормальностей.
А судья говорит:
А вы как насчет младенца? Признаете себя ай нет?
Я говорю:
Странные ваши слова, народный судья. Прямо, говорю, до чего обидные слова. Я, говорю, захворать могу от таких слов. Натурально, говорю, это не мой младенец. А только, говорю, я знаю, чьи это интриги. Это, говорю, Маруська Коврова насчет моих денег расстраивается. А я, говорю, сам тридцать два рубля получаю. Десять семьдесят пять отдай, что ж это будет? Я, говорю, значит, в рваных портках ходи. А тут, говорю, параллельно с этим Маруська рояли будет покупать и батистовые подвязки на мои деньги. Тьфу, говорю, провались, какие неприятности!
А судья говорит:
Может, и ваш. Вы, говорит, припомните.
Я говорю:
Мне припоминать нечего. Я, говорю, от этих припоминаний захворать могу А насчет Маруськи была раз на квартиру пришедши. И на трамвае, говорю, раз ездили. Я платил. А только, говорю, не могу я за это всю жизнь ежемесячно вносить. Не просите
Судья говорит:
Раз вы сомневаетесь насчет младенца, то мы сейчас его осмотрим и пущай увидим, какие у него наличные признаки.
А Маруська тут же рядом стоит и младенца своего разворачивает.
Судья посмотрел на младенца и говорит:
Носик форменно на вас похож.
Я говорю:
Я, говорю, извиняюсь, от носика не отказываюсь. Носик действительно на меня похож! За носик, говорю, я завсегда способен три рубля или три с полтиной вносить. А зато, говорю, остатний организм весь не мой. Я, говорю, жгучий брюнет, а тут, говорю, извиняюсь, как дверь белое. За такое белое рупь или два с полтиной могу только вносить. На что, говорю, больше, раз оно в союзе даже не состоит.
Судья говорит:
Сходство действительно растяжимое. Хотя, говорит, носик весь в папашу.
Я говорю:
Носик не основание. Носик, говорю, будто бы и мой, да дырочки в носике будто бы и не мои махонькие очень дырочки. За такие, говорю, дырочки не могу больше рубля вносить. Разрешите, говорю, народный судья, идти и не задерживаться.
А судья говорит:
Погоди маленько. Сейчас приговор вынесем.
И выносят третью часть с меня жалованья.
Я говорю:
Тьфу на всех. От таких, говорю, дел захворать можно».
1926
Дрова
И не раз и не два вспоминаю святые слова дрова.
А. Блок
Это подлинное происшествие случилось на Рождестве. Газеты мелким шрифтом в отделе происшествий отметили, что случилось это там-то и тогда-то.
А я человек любопытный. Я не удовлетворился сухими газетными строчками.
Я побежал по адресу, нашел виновника происшествия, втерся к нему в доверие и попросил подробнее осветить всю эту историю.
За бутылкой пива эта вся история была освещена.
Читатель существо недоверчивое. Подумает: до чего складно врет человек.
А я не вру, читатель. Я и сейчас могу, читатель, посмотреть в ясные твои очи и сказать: «Не вру». И вообще я никогда не вру и писать стараюсь без выдумки. Фантазией я не отличаюсь. И не люблю поэтому растрачивать драгоценные свои жизненные соки на какую-то несуществующую выдумку. Я знаю, дорогой читатель, что жизнь много важнее литературы.
Итак, извольте слушать почти святочный рассказ.
«Дрова, сказал мой собеседник, дело драгоценное. Особенно когда снег выпадет да морозец ударит, так лучше дров ничего на свете не сыскать.
Дрова даже можно на именины дарить.
Лизавете Игнатьевне, золовке моей, я в день рождения подарил вязанку дров. А Петр Семеныч, супруг ейный, человек горячий и вспыльчивый, в конце вечеринки ударил меня, сукин сын, поленом по голове.